Слушателями деда были сосед Ерóсим и его уже достаточно повзрослевшие сыновья четверо парней-погодков от четырнадцати до восемнадцати лет, которым Кульбач за неимением наследников отдал в безвозмездное пользование свою гончарню.
У деда ныло повреждённое смолоду колено, и он поглаживал его заскорузлой рукой. Ну и «лечебный» шкалик старик уже успел с утра «приговорить», а потому был весел и разговорчив, впрочем, как всегда.
Кульбач: Старость скорбная вуаль.
Смотришь больше вглубь, не вдаль.
Времечка не сбавишь бег.
Девятнадцатый наш век
На три четверти прошёл.
Жили всяко. Хорошо!
А иной раз туговато.
Эх ты, жизнь моя, лопата!
Рылся в глине, словно крот.
Дак зато и сыт был рот.
Еросим: Все работали до поту,
Ожидаючи субботу.
Кульбач: Да, трудились, не роптали,
Хоть дырьё сто раз латали.
Что поделаешь, гроши
Не заводятся, как вши.
Хочешь сытым быть в обед,
Вся надёжа на хребет,
На старанье да на смётку.
Всем досталось по ошмётку,
А кому жирнее кус,
Не спешил нафа́брить ус.
Дело двинул расширять.
Хоть и есть чего терять,
Но без риска нет побед.
А кому жирнее кус,
Не спешил нафа́брить ус.
Дело двинул расширять.
Хоть и есть чего терять,
Но без риска нет побед.
И пускай трещит хребет!
Поведёшь дела с умом,
Уж занятье не ярмом
Смыслом жизни предстаёт.
Еросим: Всяк судьбу свою куёт.
Трудишься в свою угоду,
Обретаешь год от году,
И пускай трещит хребёт!
Курица и та гребёт
Под себя, да для цыплят.
Кульбач: У людей поширше взгляд.
Что нас вывезло, спасло?
Кто освоил ремесло,
Уж в другое не вилял.
То сосед те подсоблял,
А в другой раз ты ему.
Еросим: Справедливо, по уму.
Коль другому подсобил
Тракт совместный прорубил.
Жить-то обчеством придётся.
Так до веку и ведётся:
За добро плати добром
И не прячься за бугром.
Зависть да колючий взгляд
Хуже пламени палят.
Кульбач: Всяко видеть доводилось:
И добротное худилось,
И дырявое латалось,
И излишнее вплеталось.
В прошлое порой гляжу,
Сколько было куражу,
Чтоб подняться в мастерстве!
Первые тут все в родстве.
Еросим: А где кровно не сроднились,
Кумовством объединились.
Кульбач: Это нас всегда сплочало
Прямча с самого начала,
Чтоб совместно опериться.
Эх, Небесная Царица,
Сколько было слёз, мольбы!
В те года не до гульбы:
Еле ноги волочили.
Но невзгоды всех учили!
То медяшки утешали,
Вдруг бумажки зашуршали.
Еросим: В результате вдохновенье
И добавочное рвенье.
В ремесле себя точил,
Дак и славу получил.
Ты-то был гончар известный.
Кульбач: Знаменит скудельник местный!
Еросим: Сам в отставку запросился.
Кульбач: Дак силёнкой износился,
Обленился, истощал.
Еросим: Цельный век тот круг вращал!
Кульбач: С малолетству-то проворно!
Круг одно, вот топка горна
Это будет посложней.
Градус тут держать важней!
Шибко много было порчи,
Хоть глаза глядели зорче,
И в руках силов хватало.
Нетерпенье ж клокотало!
Чуть с огнём переборщи
Уж осколочки ищи.
Еросим: Обжиг-то хитрее лепки!
Кульбач: Черепки оно не щепки,
В дело их не запустить.
Лишь в болото гать мостить.
Там от батьки и скрывал.
Батька ж чем урок давал?
То кнутом, а то дубинкой!
Дак спина вся горб с ложбинкой!
Еросим: Да, немало потрудился!
Кульбач: Средь графьёв бы уродился,
На другое б глаз вострил.
И отец мой гончари́л.
Чтобы жить не голодая,
Бились, рук не покладая,
Строились, приобретали.
Стали тем, кем нонче стали.
Еросим: Нешто худо разжились?
Кульбач: Попросторней нонче жизь.
Жить бы, миром любоваться,
Но года. Куды деваться?
Гложет старость, ведьма злая,
То тя, за мослы хватая,
Гнёт дугой, хребтинку крутит,
То над требухой пошутит,
Не сдаля страша концом.
Цельный век не быть юнцом!
Таковы законы мира.
Жизь как съёмная квартира,
Старость для хвороб приманка!
Еросим: Снова мает лихоманка?
Кульбач: Хвори любят стариков,
Подбираются с боков.
Еросим: Энтим только дай слабинку!
Кульбач: Древоточец съест дубинку,
Коль в бездействии она.
Мне хвороба что ль страшна?
Аль не знаю я управы?
Еросим: Колдовство, настойки, травы?
Еросим спросим со смешком, прекрасно зная непримиримое отношение деда к знахарскому промыслу своей супруги бабки Кульбачи́хи.
Кульбач: Нет, бальзам особый есть:
Самогонка, ваша честь!
Тяпнешь утречком глоток
Забурлит в крови поток,
И уж солнце ярче светит.
Если бабка не заметит
Повторить могу в обед!
Так и прóжил столько лет.
Не спешу ишо в землицу,
Раскудрúт тя, рукавицу!
Еросим: О-о, нужда те торопиться!
Не уйдёт от нас землица.
Боженьку хоть сколь проси,
Не возьмёт на небеси
Наши бренные тела.
Вот такие, дед, дела!
Это уж как там решат,
Так и путь нам завершат.
Сам Творец уткнёт перстом:
Кто, когда, за кем, потом.
Еросим устремил взор в небесную синь, потом оглядел подворье и крылечко Кульбача взглядом хозяина, не привыкшего к праздности.
Еросим: Та ступенька покосилась
И скрипит.
Кульбач: Дак износилась.
Я и сам давно скриплю.
Еросим: Ворочусь и укреплю.
Вздохнув, Кульбач продолжил свои привычные философские рассуждения на тему бренности земного существования.
Кульбач: Завтра лучше, чем вчера,
А сегодня не пора.
Так сижу, считаю дни.
Их, вишь, только ворохни
И посыплются обвалом!
Жил я долго, но и мало!
Вижу жизни скоротечность.
Впереди маячит вечность.
Скоро влёжку распрямлюсь,
Да и в ямку увалюсь.
Еросим: Все там будем! Не минует.