С этими словами майор начал складывать небольшие пожитки в картонный ящик, который стоял в канцелярии и, сняв с себя полевую сумку, протянул ее мне.
– От дембеля Советской Армии. Ведь так положено делать?
– Положено срок службы написать, товарищ майор.
– Доцейко, ручку!
Олег подскочил к зампотеху и протянул хорошую шариковую ручку.
Майор взял ее крепкой рукой, повертел и вывел на внутренней стороне полевой сумки "69-87 г.г. ДМБ" и залихватски расписался под ней, не забыв поставить звание. Я с этой сумкой не расставался и, сильно опустив ее ремень, носил ниже установленного уставом, чуть выше колен.
Вот эту сумку и потребовал особист, зная, что в ней много чего могло уместиться. Взрывпакетов в ней не было.
– Ты в этой тумбочке живешь? – показал Васильев на предмет около моей кровати.
– Тумбочка моя, товарищ капитан, но я в ней не живу, я в ней вещи свои держу.
– Открывай, умник.
В тумбочке ничего интересного для представителя отдела, где все с холодной головой, горячими сердцами и чистыми руками, не нашлось.
– Ключ от ящика взвода, – вновь приказал осведомленный особист.
Я, тяжело вздохнув, молча протянул ключ. Капитан присел перед моей кроватью и вытащил из-под нее огромный, запертый на замок, ящик из-под выстрелов. Каждый взвод имел такой ящик для хранения взводных или личных тетрадей, ручек, конвертов, запасных погон и прочей ерунды, так необходимой в повседневной армейской жизни и постоянно ворующейся друг у друга. Старый совсем развалился, и я притащил с
"директрисы" новенький, выкрашенный в зеленый цвет ящик, на который таджик-столяр из моего взвода очень красиво и качественно приделал ушки. В ушки был повешен новый, свежемасленный замок, ключ от которого лежал у меня в кармане.
Ключ щелкнул в замке, открывая возможность добраться до внутренностей ящика. Взрывпакетов и в ящике не было. Там были и тетради, и значки, и ручки, и пять пар красных погон, и черный крем для обуви, но взрывпакетов в ящике не было.
– Ну, колись, куда подевал взрывпакеты, – устало посмотрел на меня Васильев. – Ведь остались же, я знаю.
– Да, – почти сознался я. – Осталось два взрывпакета.
– Ну?
– Я их прямо там, на поле и взорвал, чтобы не сдавать. Лень идти было.
– Врешь ты все, Ханин. Врешь. Я вашу… хм… натуру знаю.
Запомни, поймаю, посажу. Понял?
– Угу, – посмотрел я, тяжело напрягшись от намеков, в глаза капитану. – Конечно, понял. Чего же тут не понять?
Особист встал и пошел к ротному в канцелярию.
– Чего особист хотел? – подсел ко мне Денискин.
– Про взрывпакеты и "городские приколы" спрашивал.
– Допытался?
– Да пошел он. Я ничего крупного и не сделал. Шли тихо, мирно по краю города. Навстречу взвод артиллеристов. Я перемигнулся с их замком и кинул им под ноги взрывпакет. Он закричал "Воздух", а они как попадали в песок. Ну, мы поржали. А тут за забором собака залаяла. Я ей туда за забор второй взрывпакет. Она от страху в будку забилась. А бабка за забором заверещала…
Сашка хохотал, держась за живот.
– Главное, Сань: как он пронюхал? Это три часа тому назад было.
Из роты почти никто не выходил.
– Это тебе так кажется. Я двух "официальных" стукачей знаю. Один даже у меня разрешения спрашивает. Так и говорит: "Товарищ сержант, разрешите на доклад в особый отдел?".
– Вот падла.
– И ничего ему не сделаешь. Ты остальные взрывпакеты убрал?
– Убрал. Как жопой почувствовал,- вспомнил я место в шкафу канцелярии батальона, куда спрятал оставшиеся восемь взрывпакетов.
Дверь канцелярии открылась. Мы замолчали. Ротный и Васильев прошли мимо нас, поглядывая в нашу сторону, но ничего не сказали, и я успокоился.
Показательные учения прошли, как положено, без задоринки.