Вашу, стало быть, историческую родину, уточнил Потемкин. Вставят, конечно, как же ее не вставить. Старушку Европу и мы, русские, даст бог, со временем вставим. Вот вам бы и подумать, что для старушки лучше: отдаться нам или не нам. А больше вроде и некому.
Так уж и некому. Впрочем, уже думаем. Но единства во мнениях нет. Иные вообще никому отдаваться не желают.
Ну, с этими разберемся, успокоил князь. Но лечь под совершенно политически безответственный элемент? Подумай, масон, ну что это за страна такая, где любой может стать царем: и еврей, и гомосексуалист, и афроамериканец? Ну, скажи, стоило ради этого Карфаген разрушать?
Об этом можно спорить, тем не менее не стал спорить Де Рибас. Но почему в вашем списке любых не указаны, например, мусульмане, славяне и лесбиянки? Что за дискриминация?
Не придирайся к словам, масон, а лучше намекни, для кого город строите? и внезапно посерьезнев, князь твердо пообещал. Подожди, доберусь я до твоих катакомб!
И Потемкин свое слово сдержал, но лишь частично. До катакомб он не добрался, но докладную записку о том, что они суть подкоп под Святую Русь государыне направил. Как ни странно, тем самым он лишь поспособствовал спасению Южной Пальмиры от, казалось бы, неминуемой гибели.
Дело было так: государыня-императрица все-таки однажды скончалась, и российский престол достался ее наследнику, люто ненавидевшему свою матушку-государыню и все ее дела, одним из которых было убийство его батюшки-императора. Естественно, по давно укоренившейся в мире традиции, всякая новая власть начинает с заявки на свою относительную праведность в сравнении с предшествующей. А поскольку никого особо в порочности свежепреставленой власти убеждать было не надо, страна нуждалась в образцово-показательном акте административно-государственного отмщения начальства нынешнего правителям предыдущим.
Что можно было придумать? Посмертно осудить императрицу и отказать ее праху в праве покоиться среди останков других венценосных особ? Нет, тяжба, даже триумфальная, с прахом императрицы-матери не могла вполне удовлетворить тонкую и мечтательную натуру императора-сына. А вот уничтожить живое, да еще чуть ли не любимое детище покойной матушки, это было, кажется, именно то, что нужно.
И государь подписал указ об удушении Южной Пальмиры прямо в колыбели. Гонец с предписанием немедленно заморозить строительство города в связи с полным отсутствием целесообразности его существования в природе отныне и впредь уже отправился в дорогу, когда некая затейливая интрига поставила все с ног на голову.
Один из придворных, которого император опрометчиво числил среди, безусловно, своих людей, как бы в порыве искреннего восторга забыв всякую осторожность, публично воспел мудрость государя.
Какая своевременная мера! воскликнул он. Ведь еще князь Потемкин направил вашей покойной матушке докладную с подробнейшим анализом того вреда, который, несомненно, причинит нашей Богом хранимой империи само существование Южной Пальмиры.
Потемкин? напрягся государь, и в глазах его отразились такая бездна всего нехорошего, что присутствующие при сем немедленно втянули головы в плечи. А ну-ка вернуть гонца!
Надо ли пояснять, какие чувства испытывал император к отъявленным фаворитам своей матушки? Так Южная Пальмира обосновалась на карте государства Российского. А немногим более полутора веков спустя в этом городе родились и живут почти все герои нашего повествования.
Однажды Аркаша заболел. На вызов пришла участковый врач, совершенно измотанная самой благородной трудовой деятельностью за смехотворную зарплату женщина. Войдя в комнату, она присела на стул, расстегнула зимнее пальто, открыла школьный портфель с допотопными медицинскими принадлежностями и ворохом бумаг и, не глядя на больного, устало, но профессионально поинтересовалась: «На что жалуетесь?». Аркаша сразу ее узнал, потому что это была не кто иная, как Верочка Семисветова.
Я Аркадий Горалик, разве вы не помните меня, доктор? спросил он, и в голосе его прозвучала обида.
Конечно, помню, искренне обрадовалась Верочка. Она и впрямь узнала его, хотя в первый и последний раз они видели друг друга в день Аркашиного появления на свет. Куда же вы исчезли так надолго?
Я не исчезал, обо мне газеты писали.
Я газет не читаю.
Меня и по телевизору показывали, правда, давно.
Я и телевизор давно не смотрю.
Как же вы живете?
Это как вы живете? Разве можно читать эти газеты и смотреть этот телевизор?
Но у меня других нет.
Поэтому вы и болеете.
С этими словами Верочка принялась осматривать больного. Осмотрев, резюмировала: «Граница сердца слева несколько увеличена, отчетливых шумов нет, периодическое раздвоение первого тона. На митральном клапане выраженные сильные тоны. Граница печени увеличена до края реберной дуги, и вообще, вы сильно изменились за последние двадцать лет. Однако все можно поправить, если вы не будете принимать лекарства, которые я обязана вам прописать, а воспользуетесь русскими народными средствами, которые я не имею права вам рекомендовать.
Я еврей, почему-то нашел нужным заметить несколько растерявшийся Аркадий, вовсе, впрочем, не подразумевая, что русские народные методы могут ему навредить. И уж совершенно неожиданно прозвучала реплика Верочки