Ну, мать вашу Давай, Иннокентий!
Когда первое ведро с горловым урчанием ушло в нору, Кеша отскочил в сторону и долго и внимательно наблюдал за полем битвы.
Ничего не произошло. Тогда он сбегал за вторым и с шумом влил его туда же. Немного подождал и побежал за третьим.
Паша стоял, не шевелясь, как памятник охотнику, а Кеша бегал туда и обратно, скинув промокшую телогрейку. От него валил пар.
Потом они поменялись местами, потом ещё раз.
Добычи не было.
Гитлег`а давай! рычал Паша в азарте.
Двести пятьдесят один! бормотал, сбивая дыхание, Кеша. Вода кончилась, и ему приходилось глубоко вдавливать ведро в мягкое дно болота.
Ничего, Иннокентий! Дуг`емаг`у больше вычег`пывать пг`ишлось!
Наконец, окончательно потеряв терпение, Паша выхватил из кармана рюкзака ракетницу и стал стрелять в плещущуюся в норах воду.
Битва проиграна. Огнёвки обманули их, заранее покинув затопленное паводком жилище.
Обессиленные, под моросящим дождем, охотники устроились в полусдутой резинке и стали резво отгребаться от берега, путь неблизкий. Сначала течение было слабым, а потом, усилившись двумя притоками, подхватило, закрутило, понесло, и Паша с Кешей, увлечённые новым занятием, с гиканьем помчались вместе со стремниной, размахивая вёслами, как индейцы в пироге, и даже скатились с небольшого водопада, от чего настроение поднялось ещё выше. Лодка черпала воду мягкими бортами «гондон!» и задевала дно на перекатах «камни, конец!». Но все это было им нипочём, как и мокрая одежда с сапогами, полными воды, каждый в душе надеялся, что вот-вот покажутся из-за поворота две их сиротливые палатки, а возле них нет-нет, на той стороне реки, ведь лодки в лагере больше нет, чтобы перебраться, на той стороне реки станут видны две женские фигурки в ярких лыжных шапочках (почему в ярких? почему в лыжных?)
Тог`мози, ё
Лагерь они проскочили метров на двести, ручей со странным названием Рыгтынанвеем превратился здесь в ревущую вполне серьёзную реку со стоячими пенными гребнями поперёк русла.
Ух, ты-ы
Серая волна обдала их ледяной водой, вздыбила лодчонку, и они оба оказались в объятиях взбесившейся реки. Дыхание перехватило, под ногами была пустота, но резинка всё-таки не перевернулась, и они успели ухватиться за мокрые скользкие уключины. Выпучив глаза и открыв рты, Паша с Кешей, не сговариваясь, не в силах произнести ни слова, гребли к берегу, пока стрежень не сбросил их с себя, и они не почувствовали внизу опору.
Цепляясь скрюченными пальцами за траву, Паша с третьего раза первым выполз на берег, помог выбраться Кеше и втащил лодку.
Ху-у! выдохнули оба.
Не хг`ена себе пельмешки!
А мы не за хлебушком ходили?
Едва отдышавшись, изображая бег на негнущихся ногах, они, как орангутаны, ввалились, наконец, в палатку, оборвав в очередной раз завязки, и увидели, что она пуста.
Печка была ещё тёплой, и на ней, на двух камешках, стояла закопчённая кастрюля с крышкой, из-под которой свисал язык засохшего теста.
А вот это действительно пельмени!
По-чукотски! уже с особым знанием ответил Кеша.
Несколько минут они катались по спальникам, регоча утробным смехом, не в силах произнести ни единого слова. Затем, похрюкивая, переоделись в сухое. Кеша раздул угольки в печке и подбросил в неё так, что через десять минут она была готова к отправке на околоземную орбиту, огонь вылетал из раскалившейся малиновой трубы, и от этого над ней стояло марево. Паша притащил лодку, ружья оказались в ней, а ведро и вёсла унесло.
А где же всё-таки наш певец? мрачно и озабоченно заметил после этого Паша. Не евг`ашки же его съели!
Может, на охоту ушёл?
С чем?
Они чифирнули, заварив в кружке целую пачку. Съели банку тушёнки без хлеба, после чего осталось ещё две, и, распаренные, вылезли наружу покурить.
Дождь прекратился. Серые ватные облака поднялись, уплотнились и сдвинулись к югу, открыв на севере узкую полоску розоватого неба. Надвигалась ночь.
Искры папирос сносило ветром, было холодно, но они стояли молча, повернув лица к догорающей заре, чувствуя на лбу и щеках её слабое тепло.
Когда последние лучи солнца, ушедшего за горизонт, отразились от облаков и осветили рассеянным светом промытую до последней складки низменность, Кеша ощутил неуловимые изменения, скорее даже флюиды или невидимые волны, заполнившие вдруг пространство, и принёсшие с собой чувство беспокойства. Тундра странным образом ожила, хотя никаких изменений Кешин глаз заметить не мог. Он подумал о Фёдоре Иваныче, да, вот так: где же Фёдор Иваныч? не помня его настоящего имени, ведь он где-то там, на этой пугающей равнине, среди этого неверного света, из которого в любой момент может появиться, выдвинуться
Медведь тихо, непослушными губами сказал он. Ёп Паша, медведь
А вон ещё один! осклабившись, хохотнул Паша. И вон! И вон! Их тут целое стадо! радостно закончил он.
Да? Где?
И Кеша действительно увидел, что тундра зашевелилась, задвигалась множеством тёмных вполне отчётливых силуэтов, самые ближайшие к ним тени оказались рогатыми Да, да, это же
Да? Где?
И Кеша действительно увидел, что тундра зашевелилась, задвигалась множеством тёмных вполне отчётливых силуэтов, самые ближайшие к ним тени оказались рогатыми Да, да, это же