А как же скотина наша, куры, утки?
Что сумеем сейчас отгоним, что нет забьем на месте. Им ничего не оставим.
Но тут заговорила вдовая Ульяна:
А как моя Зорька? Она же хромая, она не дойдёт.
Большов поднял на нее твердый взгляд. Ульяна все поняла.
Не дам! Лучше вместе с ней стреляй! Не дам мою кормилицу! Ульяна упала на землю и зарыдала.
Вставай, тетя Ульяна, надо идти, поднял ее Федор, а Зорьку Может, и отгоним еще.
Не отгоните, Феденька, не отгоните! Пропала моя Зоренька, пропала, красавица! все причитала Ульяна.
Жители собрались скоро. Если бы кто видел этот исход! Страшен и горек был он. Женщины с узлами за плечами и грудными детьми на руках, дети постарше с маленькими узелками шли темным потоком. Шли, не оглядываясь, чтобы не услышать немого крика оставляемых домов. Домов, в которых рождались, росли, умирали, снова рождались жители деревни. Не оглядывались, чтобы не зацепиться взглядом за родной дом, как порой, оглянувшись на того, кто тебя провожает, встретишься с ним взглядом и не можешь идти. Люди шли от смерти, не зная, когда они смогут вернуться к жизни. Да и смогут ли. Следом за людьми старшие мальчишки гнали невеликое деревенское стадо. Ульяна ни на шаг не отходила от своей с трудом ковыляющей Зорьки, поглаживала ее, подталкивала, срывала по дороге траву и пыталась накормить корову на ходу. Остальную мелкую живность и птицу пришлось забить. И эта вынужденная кровавая расправа тягостно легла на несентиментальные души крестьян.