Вечером, накануне отъезда, в нашем храме торжественный напутственный молебен, отслуженный протоиереем о.
Петром Родкевичем[890] (бывший офицер); его слово, обращенное к нам, 17-ти переводчикам; потом речь В.Н. Елизарова, указавшего, что задача переводчика не быть лишь переводчиком слов, а быть посредником между немцами и русским народом, и обещавшего заботиться о наших семьях. Отвечая им, сказал и я несколько слов, выразив нашу радость, что Господь дает возможность послужить делу освобождения России.
Вечером, накануне отъезда, в нашем храме торжественный напутственный молебен, отслуженный протоиереем о.
Петром Родкевичем[890] (бывший офицер); его слово, обращенное к нам, 17-ти переводчикам; потом речь В.Н. Елизарова, указавшего, что задача переводчика не быть лишь переводчиком слов, а быть посредником между немцами и русским народом, и обещавшего заботиться о наших семьях. Отвечая им, сказал и я несколько слов, выразив нашу радость, что Господь дает возможность послужить делу освобождения России.
15 июня с вокзальной площади состоялся наш отъезд. Это были незабываемые минуты! Такие торжественные, трогательные проводы, полные радостных надежд! Собралось много соотечественников. Масса цветов В 3 часа дня мы заняли места в специальном военном автобусе. С нами ехал и обер-лейтенант фон Бланкенхаген, бывший русский кавалерийский офицер. Последнее прости и мы покидаем «наш» Данциг. Наши родные долго еще стоят на площади и машут платками «с Богом!»
Я остановился на этих, поначалу кажущимися ненужными и лишними подробностях, чтобы дать картину того, что произошло: неожиданность, радостная надежда, вера в светлое будущее, веление долга ты не захочешь, не сможешь, не посмеешь отказаться от того, что остается долгом твоим, офицерским долгом, до самой смерти!
И потому никаких больше сомнений, колебаний и дум. Ведь ты идешь с немцем не против России, не против своих, а идешь, чтобы помочь твоему народу сбросить с плеч ненавистное большевистское ярмо.
Все, что пережил я в те полтора два месяца, было мною подробно записано, но, увы, тетрадь погибла в Данциге в 1945 году, а потому я могу нынче лишь по памяти, вкратце восстановить прошлое.
Перед отъездом я, конечно, донес рапортом генералу Лампе о своем неожиданно быстром отъезде, о временной сдаче начальника отдела председателю Познанского отдела; успел обо всем написать и генералу П.[етру] Н.[иколаевичу] Краснову в Далевиц. Позже я получил приказ по ОРВСу, в котором его начальник одобряет мое решение и желает во всем полного успеха. П.Н. Краснов очень сердечно меня приветствовал, находя, что поступить иначе я не мог и он иного от меня не ожидал Все это я читал, вернувшись обратно!
Не буду останавливаться на подробностях нашего путешествия. Остановки в гг. Алленштайн, Инстербург и, наконец, прибытие в штаб армии, расположенный вблизи советско-литовской границы, где мы получили назначение и откуда «приемщики» развезли нас по штабам. Хочется обратить внимание на следующее: немцы, с их организованностью, воинской дисциплиной, порядком, сразу поставили нас на должное место. После долгих лет эмигрантской жизни, разнообразной работы часто работы физически тяжелой, непривычной стать снова на положение офицера, это намного меняет тебя, особенно кадрового офицера, бывшего кадета и юнкера. Я и полковник У.[краинцев][891] пользовались всегда и во всем особыми преимуществами и вниманием по сравнению со всеми прочими и во время пути, и во время остановок в городах, и при назначении.
В штабе армии нас распределили по воинским частям. Я, полковник У.[краинцев] и поручики О.[брухович] и А.[ндриевский] получили назначение в 36-ую моторизованную дивизию; нас немедленно отвезли туда. Представившись начальнику дивизии[892], который приветствовал нас несколькими словами, мы через его адъютанта обер-лейтенанта фон Мюнних[а] получили окончательное распределение: я и полковн.[ик] У.[краинцев] оставлены при штабе дивизии, а поручики О.[брухович] и А.[ндриевский] назначены в штабы полков. Полковн.[ик] У.[краинцев] был прикомандирован к разведывательному отделению (опрос пленных), а я в отдел снабжения («нахшуб»[893]).
Отдел снабжения был как бы самостоятельной единицей, самообслуживающейся: свой штаб командир, его помощник, адъютант, врач, зав.[едующий] продовольствием и офицер-ординарец; различные подвижные склады боеприпасов, оружия, обмундирования, снаряжения, продуктов и пр.; отдельные их команды под начальством особых офицеров; санитарная часть; канцелярия.
Начальником снабжения был майор фон Шайбе, старый кадровый офицер, моих лет, участник войны 191418 гг. Когда я ему являлся, он по уставу выслушал мой рапорт, произнес обычное «Данке»[894], крепко пожал руку, внимательно просмотрел все мои военные документы прежние, полковые и теперешние ОРВСа (переведенные на немецк.[ий] яз.[ык]); приказал сдать их адъютанту в канцелярию.
На другое утро в канцелярии я получил удостоверение: «Долметчер[895] отдела снабжения 36-ой моторизов.[анной] дивизии Ходманн». Изменить фамилию всем нам было приказано. Наименование наше было «долметшер» (переводчик), а звание «зондер-фюрер»[896]. Оба мы я и полк.[овник] У.[краинцев] не считали для себя возможным одеть офицерские германские погоны, о чем мы и сообщили своему начальству, которое нас вполне поняло[897]. На воротнике нашего походного мундира были нашиты шт.[абс]-офиц.[ерские] петлицы; на рукаве белая повязка с напечатанным «Долметшер» и приложенной печатью штаба дивизии; офицерская портупея; офицерский головной убор. За этими предметами обмундирования я ездил на другой день в Кенигсберг. Никогда еще в жизни не мчался я на автомобиле с такой скоростью! И вообще, за время моего пребывания у немцев я «всласть» наездился на машинах на мотоциклетах, автомобилях и автобусах.