Я жил уже почти 20 лет в «вольном городе» Данциге, который с первого дня войны, с 1 сентября 1939 года, снова стал немецким. Я смог тогда официально, открыто быть начальником VII отдела ОРВСа[871] у генерала фон Лампе[872]. Мой отдел обнимал всю Западную Пруссию и часть бывшей Польши; кроме Данцига (центр), у меня были союзы в Познани, Бромберге, Калише и особенно многочисленный и деятельный в Лодзи («Лицманштадт»). Намечалось открытие союза в Восточной Пруссии. От германских военных властей я видел к нашей организации полное доверие и симпатию[873].
В первых числах июня [1941 года] я ездил в Берлин по вызову генерала Лампе на экстренное заседание всех начальников отделов, и на нем он огласил свое письмо «фюреру» Адольфу Гитлеру, в котором, считая, что Германия неминуемо должна столкнуться с большевиками и уничтожить в России коммунизм, предлагал «фюреру» в его распоряжение себя и ОРВС[874]. Генерал Лампе указывал, что мы верим, что Германия пойдет в Россию не с целью ее завоевывать, не с целью драться с русским народом, а исключительно для того, чтобы уничтожить всемирное зло коммунизм; что в этом случае русские белые воины всецело станут на сторону Германии[875]. Тогда же побывал я и у возглавлявшего в Германии русскую эмиграцию генерала Бискупского[876], который считал, что война Гитлера со Сталиным неизбежна.
12 июня меня неожиданно вызвал по телефону начальник данцигского опорного пункта, В.[ладимир] Н. Елизаров[877] (гражданский возглавитель русской колонии, подчинявшийся генералу Бискупскому[878]), с которым мы всегда дружно работали, взаимно информируя обо всем друг друга и помогая в чем бывало нужно. В.Н. просил меня после службы встретиться с ним, чтобы сообщить «интересные новости»
Вот что поведал он мне: из штаба 1-ой германской армии[879] приехали два штабных офицера, обер-лейтенант бар.[он] Шпек фон Штерн и фон Бланкенхаген. По совету Ея Высочества, Княгини Киры Кирилловны[880], проживавшей тогда со своим супругом Принцем Людвигом Прусским[881] в Кадынине, эти офицеры для успешного завершения своей миссии обратились за помощью к нам, в Данциг. Им нужны были русские переводчики. Решено было на другой день собрать подходящих людей, с которыми мог бы обо всем подробно побеседовать обер-лейтенант бар. [он]фон Штерн, который, несмотря на свой малый чин, занимал весьма важную должность, о чем В.[ладимир] Н. Елизаров узнал уже позже, в «гестапо».
Общее собрание было созвано в зале при церкви[882], и на него[883] приглашено человек 25 русских эмигрантов, большей частью офицеров. Отсутствовали на нем генералы Д., М. и Л., которые считали, что если они нужны штабу армии, то к ним, как к русским генералам, эти германские обер-офицеры должны обратиться лично. На этом собрании германские офицеры обратились к присутствовавшим со следующими словами: требуются русские переводчики, числом 15, знание ими немецкого языка не требуется основательное (разговорное), желательно бывшие офицеры как привычные к военному делу, любящие порядок, дисциплину; что материальные условия будут таковы, что никто не окажется в худшем положении, чем они теперь; что семьи будут обеспечены. Хотя и не говорили они, зачем им понадобились переводчики, но сразу было видно, что война с Совдепией «на носу»
Длителен был наш вынужденный отдых Почти двадцать лет нахождение «в стратегическом резерве» Накапливание сил
И вот неужели настал этот долгожданный момент??..
И у меня колебаний не было. Я встал и заявил: «Я, полковник Ходнев, согласен, если мое знание немецкого языка достаточно». За мною встали и другие, всего 19 человек, из коих взято 17[884]. Быстро переговорено обо всем, выяснены все подробности все ясно, все приемлемо.
Хотя никакой еще войны против Сталина и его «товарищей» нет, но все в душе ликует, сердце радостно бьется: Господи, помоги и мне послужить Родине, дай и мне возможность принять участие в ее освобождении!
Здесь хочу остановиться на нижеследующем: набор переводчиков в Данциге не был «плановым», исходящим от правящих верхов, а случайностью, которая свидетельствует о том, как мало был продуман и подготовлен поход в Россию[885]. Когда выяснилось, что до начала открытия военных действий осталось всего лишь 2 недели, то оказалось, что в 1-ой армии [совершенно] нет переводчиков об этом не озаботилось Главное Командование. Стали спешно их искать в Восточной Пруссии, где был штаб армии, но найти не могли, и добыли их в Данциге. В генерал-коммандо[886] полковник барон фрейхерр фон Кране, уже после нашего отъезда на фронт, говорил В.Н. Елизарову, что данцигское генерал-коммандо было в претензии на этих офицеров, которые, как выразился тогда старый оберст[887], действовали по способу вербовщиков Фридриха Великого[888]
Но продолжу дальше. На другой день бросаю свою службу в «Олео», получаю расчет, прощаюсь с начальством фабрики и с рабочими. И ясно вижу полное недоумение, растерянность, враждебное отношение со стороны рабочих, бывших коммунистов, а ныне «национал-социалистов» Очевидно, поняли в чем дело!
Дома спешка, подготовка к походу (вспомнился июль 1914 года![889]), покупки и сборы. До получения на местах военного обмундирования нам рекомендовалось одеть «спортивное». И у меня: на голове кепка, на ногах обмотки, за спиною рюкзак.