В условиях приближения РККА в самом конце января 1945 г., Ходнев с женой покинул Данциг и двинулся на Запад. Его дом сгорел, и в пожаре погибли различные реликвии, в том числе личный дневник, запечатлевший службу у немцев. Другую часть своего личного архива Ходнев предал огню собственноручно: в том числе были утрачены архивы СЗА, VII отдела РОВС и переписка с Лампе, Красновым и рядом других лиц[859]. В течение следующих трех лет Ходневых бросало по послевоенной Германии, пока наконец в конце мая 1948 г. они не выехали в Тунис, где пробыли еще четыре года. В октябре 1952 г. через Францию они направились в США, ставшие их последним пристанищем[860].
Даже в конце жизни Ходнев идеализировал последнего русского царя и вставал на его защиту[861]. «Я всегда чувствую, что не исполнил до конца свой долг хотя бы уже потому, что я жив, а Государь умер за Россию, за нас, в тяжелые дни покинутый нами А я живу нашим незабвенным Былым. Ему я верен»[862]. Квартира Ходнева была полна различных артефактов, а все стены были увешаны снимками царской семьи, командующих и генералов[863]. В свободное время любил удить рыбу и был глубоко заинтересован в истории родного полка, написав обширные мемуары[864] и собрав огромную коллекцию материалов, ныне бережно хранимых в Бахметьевском архиве Колумбийского университета в Нью-Йорке. Часть его личного архива, не переданная в университет, долгое время считалась утраченной, однако в конце 2015 г. была найдена и передана на хранение в архив Центра изучения Белого движения в Подольске.
Представляемые мемуары были написаны в январе 1955 г. в Глен-Коув. Ходнев много и активно вспоминал о Первой мировой войне на страницах «Часового»[865], однако свое участие во Второй мировой осветил лишь единожды, в рамках представляемого источника. Впоследствии записки о службе у немцев вышли в трех частях в очень редком малотиражном (50 экз.) ротаторном журнале «Финляндец», подшивка которого хранится в коллекции Андрея Савина в Университете Северной Каролины в Чапел-Хилл[866].
Также экземпляры «Финляндца» с рукописными пометками самого Ходнева отложились в Подольске[867]. Нижеприведенная версия печатается по оригиналу из коллекции в Бахметьевском архиве. Оригинал представляет собой линованную тетрадку, текст написан черными чернилами в дореволюционной орфографии; для пометок, исправлений и подчеркиваний использовались цветные карандаши[868]. Текст приводится в новой орфографии, пунктуационные и синтактические ошибки исправлены без оговорок; рукописные пометки и приписки по «подольской версии» инкорпорированы в текст в квадратных скобках.
Также экземпляры «Финляндца» с рукописными пометками самого Ходнева отложились в Подольске[867]. Нижеприведенная версия печатается по оригиналу из коллекции в Бахметьевском архиве. Оригинал представляет собой линованную тетрадку, текст написан черными чернилами в дореволюционной орфографии; для пометок, исправлений и подчеркиваний использовались цветные карандаши[868]. Текст приводится в новой орфографии, пунктуационные и синтактические ошибки исправлены без оговорок; рукописные пометки и приписки по «подольской версии» инкорпорированы в текст в квадратных скобках.
Мемуары Ходнева ярко и компактно повествуют о патриотических надеждах изгнанников, их стремительном исчезновении и последующей моральной самокомпенсации. Сквозь толщу лет, они доносят голос одного из тех белых русских, что пошли в чужих серо-зеленых колоннах, веруя в безвозвратно утраченную к лету 1941 г. Россию, но на деле борясь на стороне одного из самых преступных и антирусских режимов XX века.
* * *
Что мог бы подумать я, если бы сказали мне, офицеру Лейб-Гвардии Финляндского полка, что я, участвовавший в войне с немцами, пойду в их рядах, с ними, против своих?!..
А вот случилось это, казалось бы, невероятное! Как в 1914 году мы, исполняя наш долг, встали на защиту своей Родины от немцев, так и в 1941 году многим из нас привел Господь снова исполнить долг наш перед ней, освобождая ее от еще худшего, нежели немец, врага от захватившей ее безбожной кровавой власти III интернационала, от большевиков. И если не суждено было нам освободить Родину нашу, если пережито было много разочарований и горя значит, такова была Воля Господня Значит, не настали еще сроки Значит, и путь наш был не тот, по которому мы пошли нельзя было доверять немцу!
Все же, надо сказать, что тех, кто пошел с немцами, идти заставил наш[869] долг перед Родиной; наша[870] вера в то, что настал момент освобождения России, которую не забывали мы, живя на чужбине, которую любили так горячо и безгранично Без колебаний, не рассуждая, пошли мы тогда в союзе с нашим прежним врагом.
Кто был переводчиком в частях германской армии, кто пошел в «РОА», кто вступил в ряды Русского Корпуса, кто находился в организации «TODT», а кто и партизанил в тылу врага Много погибло в те годы за нее Мать-Родину, и да упокоит Господь души тех, кто жизнь свою отдал за Россию.
Начало июня 1941 года. Почти уже два года шли «завоевания» немцев, и часто казалось, что действительно достигнут они того, чего желает и к чему стремится «фюрер». Налицо были непревзойденная дисциплина, отменная «немецкая» организация, горячая вера в своего вождя И вспыхивал в сердцах русских людей, ушедших с родной земли, но не примирившихся с мыслью, что война с поработителями Родины окончена, яркий луч надежды, что Германия пойдет уничтожать коммунизм и в нашей России; что придет час, когда мы, белые, снова сможем обнажить меч или помогать в этой борьбе всеми способами.