Контрразведка это особое искусство, где требуется незаурядный ум. В поединке умов особоуполномоченный Особых отделов ВЧК А. Артузов оказался более искусным, чем Добржинский. Он изменил тактику допросов. Теперь они походили скорее на спор двух идейных противников. Такой подход оправдал себя. Артузов нашел путь не только к уму, но и к сердцу польского резидента.
Спустя много лет, 22 марта 1937 года он так вспоминал о том поединке с Добржинским:
«дело Сосновского (Эту фамилию Добржинский взял себе после перехода на службу в ОО ВЧК. Авт.) было не маленьким делом ВЧК. За него я получил орден. Я знаю, что Дзержинский советовался с Лениным по этому делу
Спустя много лет, 22 марта 1937 года он так вспоминал о том поединке с Добржинским:
«дело Сосновского (Эту фамилию Добржинский взял себе после перехода на службу в ОО ВЧК. Авт.) было не маленьким делом ВЧК. За него я получил орден. Я знаю, что Дзержинский советовался с Лениным по этому делу
В 1920 году во время войны я поймал Сосновского, который был главным резидентом польского штаба на советской территории. Во что бы то ни стало, я должен был добиться его показаний и выдачи его большой сети польских офицеров и прочих шпионов.
При арестах эти молодые польские патриоты отстреливались и не сдавались живыми (так был убит один помощник Сосновского. Его мы выследили еще до поимки Сосновского)
От показаний Сосновского зависела судьба военной польской разведки во время войны 1920 года. И я добился показаний. Причем помогли не угрозы (они не действовали), а сила аргументов Ленинской партии
Дзержинский разрешил обещать Сосновскому не стрелять идейных пилсудчиков из его людей, а выпустить в Польшу под честное слово не заниматься больше шпионажем против нас.
На этом условии Сосновский дал свои показания. Мы сыграли на его революционном романтизме и сняли польскую сеть. Обещание было приказано выполнить. Несколько польских офицеров было выпущено после политической обработки»
Для них, революционных романтиков, к каковым, вне всякого сомнения, относились и Артузов с Дзержинским, честное слово имело свою и весьма высокую цену. Дав его Добржинскому, Артур Христианович рассчитывал этим не только нейтрализовать польскую разведывательную сеть. Он смотрел гораздо дальше. В лице польского резидента Артузов увидел не только профессионала с незаурядными способностями, а и глубоко порядочного человека. Такой, став союзником советской власти, мог принести значительную пользу в решении не только тактических, а и стратегических задач. Для достижения этой цели Артузов, выбрал, пожалуй, единственно правильный путь. Противника, которого нельзя ни купить, ни запугать, можно сделать своим союзником лишь силой убеждения.
Ради этого Артузов не жалел ни времени, ни сил. Дело сдвинулось с мертвой точки, когда он подключил к допросам беседам с Добржинским видного деятеля ЦК компартии Польши Ю. Мархалевского. Авторитет бывшего узника царских тюрем и блестящие полемические способности произвели впечатление на Игнатия.
Позже он вспоминал-
«Больше допросов не было, меня начали воспитывать, повезли в Кремль к Мархалевскому. В Кремль меня повез на машине один АртузовМархалевский произвел на меня сильное впечатление. Говорили о Польше, о Пилсудском. Я в тот момент считал его коммунистом без пяти минут. Мархалевский разъяснил мне, что это не так».
Эти беседы продолжались несколько месяцев и изменили представления польского резидента на то, что раньше совершал он сам и его агенты. И, когда настал момент истины, Артузов, предложил:
«под честное слово не подвергать репрессиям тех агентов, кто выполнял задания из идейных соображений, и отдать под суд только тех, кто сотрудничал за деньги, в ответ на признательные показания».
Добржинский, далеко не новичок в разведке, имевший на личном счету десятки вербовок агентов, находился в сомнениях. Они рассеялись, когда честное слово Артузова подтвердил Дзержинский. Он заявил:
«после проведения следствия и установления полной картины деятельности резидентуры все агенты, являющиеся польскими гражданами, будут высланы за пределы РСФСР».
Честное слово Дзержинского стало ключевым в отношении Добржинского к советской спецслужбе. Из противника он стал ее союзником. Первое задание, которое ему предстояло выполнить, было связано с ликвидацией второй польской резидентуры, действовавшей в Петрограде. Ее резидент В. Стацкевич, работавший на центральной военной радиостанции и использовавший ее для связи со 2-м отделом польского Генштаба, в последнее время стал тяготится двойной жизнью. Сосновский предложил Артузову использовать это обстоятельство и склонить Стацкевича к сотрудничеству.
По согласованию с Дзержинским Артузов вместе с Добржинским выехали в Петроград. Игнатий провел подготовительную беседу со Стацкевичем. Тот сам пришел в номер гостиницы, где остановился Артузов и в разговоре с ним рассказал о деятельности резидентуры и выразил согласие сотрудничать с ВЧК.
Таким образом, к концу июля 1920 года польская разведывательная сеть в центральной части России перестала существовать, а в жизни и судьбе Добржинского наступил новый и важный этап. По ходатайству Артузова он был зачислен в состав опергруппы как сотрудник для особых поручений Особого отдела ВЧК. Для конспирации и собственной безопасности Игнатий взял себе фамилию Сосновский и до конца жизни носил ее.