Композитор родом из Новой Англии, а зрители, занимающие места в концертном зале, его земляки и самые верные фанаты. Некоторые даже помнят его первые концерты, когда он сам продавал свои диски на ярмарках и в торговых центрах. По такому случаю местный телеканал Пи-би-эс выбрал особое место для проведения концерта: Холден-Фрост-Хаус, особняк XIX века. Атмосфера вроде должна быть праздничная: звезда вернулась домой и выступает в историческом здании, но зрители почему-то угрюмы, словно присяжные, пришедшие на суд.
У Композитора, напротив, настроение приподнятое. Возможно, потому, что вместо Стивена с нами теперь Ким его любимица, его лучшая флейтистка и муза. Ким присоединилась к нам лишь на второй неделе турне: она работает музыкальным руководителем в церкви и не смогла отпроситься раньше. Она миниатюрная, с рыжеватыми волосами и широким, отмытым до скрипа, типичным для жителей Новой Англии лицом, которое напоминает мне портреты пилигримов из школьного учебника истории. В дороге она то сидит в спальне у Композитора, то лежит на диване в трейлере и читает книги из серии «Оставленные» евангелические триллеры, в которых после второго пришествия лишь чистейшие душой протестанты возносятся на небо, а большая часть человечества остается терпеть адские муки. Читая, она теребит золотой крестик на шее и, время от времени поднимая голову, смотрит на меня. Я сижу на кухне, пишу дневник, читаю «Лолиту» и тоже поглядываю на нее украдкой.
Так далеко на север я еще не забиралась. Дома в Мэне толстостенные и коренастые, на лужайках перед ними стоят садовые фигурки оленей и белок, расстояние на дорожных знаках указано и в милях, и в километрах (видимо, для удобства канадцев, которые здесь частые гости). Низкие деревья горбятся на фоне серого неба. Некоторые из них словно покрыты зеленым войлоком. Они совсем непохожи на стройные сосны Джорджии с широкими ветвями, тянущимися к солнцу, которые мы проезжали несколько дней назад в Атланте. Здесь, в Мэне, уже осень, в кронах деревьев мелькают желтые и красные листья. Мы останавливаемся у продуктового магазина; я покупаю свежего лобстера в сливочном соусе и крекеры. В Мэне все кажется более резким и четким. Ощущения обостряются.
Перед началом концерта Композитор взволнованно расхаживает по особняку, приветствует сурового вида пожилых зрителей и горстями запихивает в рот хлопья для завтрака, оставляя после себя пахнущее арахисовым маслом облако крошек. «Не забывай улыбаться!» щебечет он мне перед выходом на сцену. Он так взбудоражен, что в середине концерта решает отклониться от сценария, предусматривающего обычную речь о пользе образовательного телевидения и историю о Голливудской Знаменитости.
Он зажигает длинную белую свечу и, держа ее в одной руке, как на службе, начинает:
Знаете, этот дом напоминает мне о старых временах временах романтики.
Зрители равнодушно смотрят на него.
В старые добрые времена в жизни было больше романтики, продолжает он. Люди зажигали свечи.
Он глядит на свечу в своей руке, точно она может подсказать ему дальнейшие слова.
Тогда они ездили на лошадях. И у них были рабы
Мы с Харриет встревоженно переглядываемся. Рабы? Композитор только что назвал рабство романтикой прежних дней. Но никого в зале это, кажется, не смутило.
Сегодня мы с Ким приготовили для вас особенный сюрприз, продолжает Композитор с улыбкой велоцираптора. Мы с Харриет растерянно смотрим друг на друга, не представляя, о чем идет речь. К счастью, мы в сюрпризе, похоже, не участвуем.
Дальнейшее для меня столь же неожиданно, как и ностальгия по старым добрым временам и рабству. Впервые я становлюсь свидетельницей живого выступления Композитора. Он берет пару аккордов на электрическом пианино, робко нажимая на клавиши и делая грубые ошибки в собственном сочинении. Теперь понятно, почему в видеотрансляции концертов никогда не показывают его руки.
Пока Композитор перебирает клавиши, Ким начинает играть простую мелодию на флейте, и игра ее безупречна. Когда они заканчивают, зрители вежливо хлопают и явно вздыхают с облегчением, как только мы возвращаемся к своему обычному стилю исполнения, при котором грохочущая фонограмма стирает все наши настоящие несовершенные звуки.
После концерта в буфете, где мы с Харриет наливаем себе в бумажные стаканчики клубнично-апельсиновый пунш, ко мне подходит старушка с розовыми волосами.
Вы такая талантливая, говорит она. Где вы учились?
Да толком нигде, отвечаю я. Брала частные уроки.
Но как вы стали профессиональной скрипачкой?
Повезло на прослушивании, пожимаю я плечами.
Вы такая скромная! улыбается она и затем произносит слова, заставившие меня вспомнить мои старые добрые времена девяностые: У вас настоящий дар.
Виргиния, 1990-еВзрослые постоянно твердят: «У тебя настоящий дар».
Западновиргинские учителя устраивают забастовку, и занятия в школе отменяют на неопределенный срок. Твои родители реагируют на этот кризис переездом в соседний штат. Родной город остается за перевалами. Отныне ты живешь в нескольких километрах от границы Западной Виргинии, но по-прежнему в Аппалачии, и основная промышленность здесь та же птицефермы. Однако атмосфера совсем другая: вместо сумрака лощин и горной изоляции солнечный климат долины Шенандоа и по-южному приветливые люди. Местные жители все такие же деревенщины, только с южным акцентом. Старый конфликт из-за рабства времен войны между Севером и Югом перерос в конфликт между штатами, названный «войной штатов»[22]. Тебе же теперь не надо ездить на уроки скрипки через горы и тратить на дорогу несколько часов: музыкальная студия в получасе езды по ровному скоростному шоссе. Твоя одежда больше не покрыта куриными крошками и младенческой рвотой, горный туман, окутывающий твое раннее детство, остался где-то в закоулках памяти, и, само собой, ты начинаешь играть гораздо лучше. Взрослые, окружающие тебя в твоем новом городе, не могут этого не заметить и постоянно твердят: