Она не понимала прелести, ценности и силы этих камней. Холодные стекляшки а она в кого она с ними превращается? У кого ворует? Она видела и нарядные санатории, и голодные, нищие села. И трупы у Торгсина, и заградотряды у полей и станций. Откуда столько врагов у советской власти? Откуда лютый голод при таком показном изобилии? Как больно и трудно растет эта страна А она так хотела помочь Анька, к счастью, не знала, откуда Лидка берет камни. Торгсин у нее вызывал приступы омерзения. Анька, несмотря на собственный дом с видом на море, жила очень скромно. Ее быт был не просто неуютным, а спартанским. Скудным. Как и полагалось советским гражданам, буквально с одной ложкой и парой рабочих курток и гимнастерок. Она не хотела платьев, не понимала драгоценностей, хотя и хранила до сих пор золотую змейку Дейча, но так ни разу и не надела. Анька по-детски любила сладости и фрукты, но ограничивала себя, потому что когда страна голодает, не пристало шиковать, поэтому в гостях у Бори так жадно накидывалась на крымские деликатесы. Она не была скупой. Просто стандартный набор девичьих радостей ее вообще не трогал, а нового источника вдохновения и радости после того, как ее конструктивизм заклеймили, она до сих пор не нашла.
Для очистки совести от коммерций с Борей часть своего богатого служебного пайка она регулярно отвозила домой (подросшая Ксюша гневно сопротивлялась), а другую приносила в приют для беспризорников на Розы Люксембург. Густо краснела и сбегала, когда директор приюта начинал ее громко благодарить.
Через три месяца Аньку срочно вызвали в обком партии. Она, разумеется, перепугалась. Потом решила, что если бы это из-за Бори, то она бы уже сидела в ГПУ и рассказывала все, что знает. Но такой интерес партии, особенно после инцидента с агит-трамваем, все равно оптимизма не вызывал.
Анна Ивановна, начал серьезно Федор Яковлевич Голуб, председатель исполнительного комитета Одесского областного совета. Мне было передано письмо от одесситов, касательно ваших (он хмыкнул) подпольных действий
Анька побледнела. Конец Сейчас ей припомнят все
А Федор Яковлевич, симпатичный рослый парень, как окажется, всего-то на четыре года старше ее, продолжит:
Анна Ивановна, ну вы же одна живете! Без кормильца, и половину пайка в приют носите! Вот письмо от директора и благодарных воспитанников пришло. Это хороший пример. Я товарищам предложил присоединиться, но, увы, мещанство еще не побеждено. Отказались. Так что позвольте составить вам компанию. А вы обещайте, что половину будете оставлять себе. Такие кадры не должны голодать.
Анька выдохнула.
Родина гордится вами.
Спасибо, кивнула она. Я пойду?
Ну вот опять
Жизненная спираль с каждым витком выносит на новый уровень и радостей, и испытаний. Петька, для которого еще два года назад переезд во Фрунзовку означал практически конец света, зашел в комнату и прикрыл дверь:
Я завтра уезжаю. Собери мне вещи.
Как? Ты же только с рейса пришел? вскинулась Женька.
Я уезжаю в Москву. Надолго.
Ура! подпрыгнула она. Я с тобой!
Нет. Я еду один.
Как это один? Я что, не жена тебе? Значит, в деревню эту вонючую можно, а в Москву нельзя?!
Иногда Петьке невыносимо хотелось ударить свою жену. Он сглотнул и еле слышно произнес:
Я еду в школу НКВД. Членам семьи не положено. Тебе болтать, где я, не положено. Понятно?
Отлично! А как надолго, мне знать тоже не положено?!
Минимум полгода.
А с чего ты вдруг решил в чекисты податься?
Отлично! А как надолго, мне знать тоже не положено?!
Минимум полгода.
А с чего ты вдруг решил в чекисты податься?
Это Родина так решила. Петька помолчал. Меня не спрашивали.
Женька расплакалась:
А я?! А мы? А что мне делать-то?
Тебе ждать. Мой спецпаек остается за вами.
Женька молча собирала вещи, потом ушла на кухню. Петька вышел за ней, обнял за плечи.
Я тебе налистников сделаю в дорогу.
Не надо пойдем лучше в комнату.
Женька задрала голову, чтобы слезы затекли обратно, и шморгнула носом:
Я приготовлю и приду.
Она жарила блины, со всей дури ударяя чугунной сковородой по плите. Петька в комнате сжимался и вздрагивал от каждого удара, как от пощечины. Он опять был маленьким, таким же маленьким и беспомощным, и абсолютно потерянным, как в тринадцать, только никого, кто мог бы защитить, ободрить или просто пожалеть, уже не было. Он вытер влажные глаза и аккуратно привычными движениями собрал чемодан. Вышел на кухню. Отодвинул Женьку и снял с плиты сковородку. Женька зарыдала и повисла у него на шее:
Не вой, я не на войну. Это просто командировка. Переживем.
Штормовое предупреждение
Это будет последняя поездка Аньки за золотом Вайнштейна. Она накопит достаточно, чтобы выдохнуть. Да и санатории в это время года практически пустые. А таскаться самой, без командировок, не с руки увидят, доложат Но с одной стороны, Боря ныл, что в межсезонье совсем голодно, с другой нависала Лида, настойчиво уговаривая добыть хоть чуть-чуть лома, хоть самого низкопробного И Анька с тяжелым сердцем решилась. Километров за десять до поворота налетел шквальный ветер, начался дождь. Она остановилась в укромном переулке и, кутаясь в шинель, рванула к Борьке.