А ну сидеть, рэволюционерки! Вас звали? Вам за детьми смотреть велено. Вот и смотрите. Нечего шастать по ночи!
В семь часов утра ткачихи ворвались в цеха и начали крушить ткацкие станки, резать основы, пытаясь остановить фабрику. Молодые ткачихи при этом с удовольствием избили ударниц «партиек и комсомолок», прикормленных властью, которые пытались помешать уничтожению фабричного оборудования. Окрыленные успехами, решили пойти демонстрацией в город и поднять братьев и сестер с других предприятий.
До горсовета дойдем, а там все очереди хлебные к нам присоединятся!
Требования к местной власти сформулировали очень доступно: не вывозить продукты за кордон, вернуть сосланных в Сибирь кулаков, отменить большие вычеты из зарплат и запретить администрации грубое отношение к работницам.
Около тысячи женщин вышли на Мельницкую, но они не дошли даже до Балковской Чекисты и милиция оцепили периметр.
Чрезвычайное положение. От всех стукачей из порта, с судоремонтного завода, «Январки», завода Хворостина шли тревожные вести везде агитация, везде призывы поддержать «сестер-джутовок», на стенах призывы к забастовке
Ксеня металась по галерее:
Мама пропала! Вторые сутки нет! На джутовой бунт, а она там! Туда вся милиция города поехала. Что делать! Нюся, Нюсечка, я пошла маму искать, если разминемся, скажешь, что я к вечеру буду?
Нюся помрачнела:
Дома сиди! Мы сами с Ривкой сходим.
Их завернули через два квартала:
Куда пошли? Домой валите и не рыпайтесь.
Мы не бастовать! Мы за советскую власть, волновалась Нюся. У нас там подруга на «Джутарке». Мы переживаем.
Нюся помрачнела:
Дома сиди! Мы сами с Ривкой сходим.
Их завернули через два квартала:
Куда пошли? Домой валите и не рыпайтесь.
Мы не бастовать! Мы за советскую власть, волновалась Нюся. У нас там подруга на «Джутарке». Мы переживаем.
Если подруга умная переживать нечего. Домой пошли! Быстро!
Дома уже был Котька. Он успокаивал Ксюшу:
Не ходи никуда! Мама в яслях. Там дети. Детей не тронут. Она с ними. Не бойся. Я чувствую, с ней все хорошо.
К вечеру разбушевавшихся баб загнали обратно на территорию фабрики.
А Ривка, рыдая, вызвала Нюсю к конюшне:
Ой, горе Горе Гедаля вернулся с порта. Мужики говорят, ГПУ «Джутарку» расстреливает! Уже двадцать машин с убитыми вывезли
Ирка Да как же ж Ирочка Что ж делать? всхлипнула Нюся.
Что делать? Снимать штаны и бегать! раздалось за спиной.
А шоб ты была здорова! развернулась Нюся. У нее за спиной стояла живая, здоровая и сильно заморенная Фира.
Что вы сплетни слушаете! Никого не убили. Ну пока по крайней мере. Загнали этих дур обратно, покрутили самых борзых, остальных шуганули в цех прибирать, что наломали. Торгуются теперь. Всё. Я спать. Сил никаких не осталось.
Руководство фабрики пообещало рассмотреть все требования работниц на специальной «общефабричной конференции». Делегатами пошли все зачинщицы бунта (еще не зная о своем увольнении), разговор о рабочем снабжении в присутствии старших товарищей из ГПУ прошел на удивление мирно и конструктивно. Антисоветчицы отметили «нечуткость партийного и профсоюзного актива к первым вспышкам забастовки». Со своей стороны бунтарки публично покаялись: «Просьба не называть нас забастовщиками и волынщиками. Мы в этом не виноваты. Нас к этому побудило нечуткое отношение, плохое руководство и голод. Аппарат ЦРК (центральной ревизионной комиссии Одессы) засорен чуждым элементом, срывающим снабжение рабочих».
После показательных увольнений и арестов остальные вернулись к работе. И если с бабами джутовой обошлись неожиданно мягко, то с другими недовольными все было быстрее, прозаичнее и жестче начиная с крестьян ближайшего села Дальник, которые на подводах выехали в Одессу на помощь «джутовкам», но были «изъяты» чекистами еще на границе города. На заводах начали массово исчезать зачинщики и активисты.
Фира как ни в чем не бывало вернулась на следующую смену в ясельную группу. На все вопросы вежливого молодого НКВДиста отвечала скупо и односложно:
А мне дело до их разборок? Я к детям и горшкам приставлена. Вопросы по детям ко мне есть? По влажной уборке? По ведрам? Ну и все. Ежели чего про понос рассказать или как простыни отстирать то я доложу по всей форме. Могу письменно.
Развлечения на пленэре
Ну, кухня кухней, а в остальном Женька не собиралась уступать.
С домашними заботами она более-менее справлялась, да и зима в селе это долгие темные бесконечные вечера, которые начинались с обеда, и готовить научишься, и крючком вязать, и вышивку припомнишь от тоски.
Однажды Женька крошила картошку, задумалась и сильно рубанула ножом по пальцу.
Ай! подпрыгнула она и, разревевшись, сунула раненый палец в рот. Практически в ту же секунду в слезах она рефлекторно со всей дури метнула кухонный нож в дальнюю стенку.
У-у-у, надоело! Надое-ло-о-о все! Гори эта Фрунзовка синим пламенем! У-у, мама-а-а, домой хочу, тихо подвывала она, упершись в стол и нянча пострадавшую руку.
Выдохнув, она оглянулась поднять нож. Его нигде не было.
Да что за напасть?! злилась Женька, обшаривая пол и мешковины. Она встала, отряхнула платье и чуть не стукнулась лбом о рукоятку нож аккуратно вошел в корешок «Отцов и детей» Тургенева. Жизнь в экспроприированной барской библиотеке дает некоторые преимущества, и Женька нашла развлечение по душе дождавшись, когда все уйдут, а Нилочка будет уложена на дневной сон, она стала метать кухонный нож. С ее врожденной меткостью и рукой, еще больше окрепшей от тяжкого домашнего труда и бесконечных стирок, за месяц она наловчилась управляться с ним не хуже цирковых артистов.