И в это же время здесь, в будущей Зоне, достигает девятимесячного возраста эмбрион девятимесячного с момента первого деления клетки. И «Движение сознательного ухода», которому до того неоднократно задавали вопрос о необходимости воспроизводства, получает ответ. Дети, «рожденные не от семени и не от желания» даже не рожденные вовсе, не мучавшие родами своих матерей. «Чистые» дети.
Большинство из которых с паталогической фоточувствительностью. И без семей ведь «Движение» не предполагало создания пар. Это потом «докажут», что для здоровой психики лучше всего жить с однополым партнером. А тогда «чистые» оказались никому не нужным генофондом. Большой этической проблемой. Решение которой дало толчок к появлению той Зоны, которую ты сейчас знаешь.
По сути, город стал резервацией. Во всем остальном мире «Движение» постепенно теряло свою популярность, но здесь воспитывалось первое поколение «чистых», и их растили с этими, новыми ценностями. Из-за выявленной повышенной фоточувствительности постепенно создается безопасная среда. Пройдет несколько лет, прежде чем у суппрессивов выявят тот же самый эффект, и еще несколько когда установят, что их остаточное действие влияло на «чистых». Но к этому времени уже успеет сформироваться Зона Безопасности этакий экспериментальный город будущего. Она получит отдельный федеральный статус, в ней примут свои законы. Создадут свою Сеть, которая лишь отчасти будет связана со всемирной. И о том, что именно суппрессивы вызывают повышенную фоточувствительность, «чистые» дети Зоны уже не узнают.
Но зачем? не выдержала Вероника. Какой смысл это скрывать?
Экспериментальный город, усмехнулся Тим. Зона нужна федеральным властям, чтобы всегда иметь пример успешной реализации теории Флетчера. Поэтому они будут закрывать глаза на то, что здесь повсеместно нарушаются права человека.
Какие права?
Тим внезапно подался вперед в сумраке блеснули очки:
Нельзя запрещать отношения между людьми. Любые. Все, что запрещает людям быть друг с другом зло. Все, что перекладывает вину предыдущих поколений на новые зло. Все, что называет одних людей хуже других зло. Впрочем, именно поэтому федеральные власти не очень рвутся менять что-то в Зоне, Тим замолчал, резко оборвав фразу. Вероника нахмурилась и спросила:
Почему?
Он ответил не сразу, а когда заговорил, голос звучал сухо, чуть раздраженно.
Не все считают «чистых» полноценными людьми. За пределами Зоны.
Вероника смотрела, как отраженная в стеклах очков закатная полоса медленно гаснет, тонет в море бархатной темноты и бриллиантовых капель огней. За спиной Тима подтеки кетчупа и чая, заключенные в цивильную раму багета, казались слишком темными, слишком страшными на фоне мертвенно-бледной стены.
Ты говорил больше восьми слов за раз, замечает Вероника спокойно.
Не увидела услышала, как он усмехнулся. В комнате было уже слишком темно.
Так бывает. Если удается разговориться. О том, что меня волнует.
Ты пишешь обо всем этом?
Да.
И из-за этого тебе угрожает опасность?
Да.
Вероника помолчала и вдруг спросила:
А кто такая Мадлен?
Моя бывшая жена.
Это про нее ты говорил тогда в группе?
Может быть, Тим кивнул, может быть, ничего не ответил. Было слишком темно, чтобы Вероника могла рассмотреть.
Она думала о том, что вот сейчас нужно подняться на ноги, собраться и уйти. Вернуться на правильный маршрут, в Зону, домой к Софи, черным очкам, белым тихим стенам их квартиры
Хочешь остаться переночевать? вдруг бросает Тим и Вероника вскидывает голову, чтобы успеть поймать эти слова. Не потому, что они хрупкие потому что сейчас она сама может разбиться.
Может быть, он заметил это. Хотя в комнате и было слишком темно.
|8|
Вероника сидит на остановке каждые полторы минуты с тихим жужжанием подъезжает трамвай, двери раскрываются, на платформу выходят люди в очках и быстро идут к турникетам. Негромкий писк браслеты оповещают о списании оплаты за проезд. Вздыхают, закрываясь, двери. Трамвай уезжает. Тишина.
Час назад Вероника преодолела точку невозврата рабочий день начался, а она так и не поехала в офис. Цифры на табло в конце платформы менялись, отсчитывая время, и с каждой новой минутой Вероника будто все сильнее прирастала к прохладному камню скамейки. На экране смартфона высвечивалось напоминание, бьющее по глазам настойчивым белым прямоугольником «37 не отвеченных вызовов». И, чуть ниже, следующее «53 новых сообщения».
Вероника написала вчера Софи «домой не приеду», и ничего больше. После этого посыпались звонки, и сообщения но ответить на них было невозможно. В голове Вероники крутились только одни фразы из восьми, десяти, пятнадцати слов, и все они говорили о том, что белые стены вокруг обманывают ее. Тихий трамвай обманывает ее. Стекло над головой обманывает ее.
Вокруг не осталось ничего, чему она могла бы доверять.
Трамвай подъезжает, вздох дверей, люди выходят. Вероника смотрит в подсвеченное лампами белое нутро вагона и вдруг вскакивает, бросается к дверям, уже готовым захлопнуться. Успевает, влетает в трамвай, хватается за поручень. Очки вокруг светлеют реакция на резкое движение рядом. Люди смотрят на Веронику удивленно, раздраженно, с недоумением. Она бормочет извинения и садится на свободное место.