Гизо занялся обустройством Валь-Рише, поместья, находящегося в департаменте Кальвадос, в Нормандии, купленного им в 1836 г. Он хотел быть поближе к избирателям, а заодно дать детям возможность дышать свежим воздухом и бывать на море: Трувиль тогда становился модным местом. В 1831 г. здесь же Гизо впервые увидел море. Но для Гизо поместье значило гораздо больше. Как уже отмечалось, в годы Июльской монархии обладание землей определяло социальный статус человека. Большинство его коллег и друзей были земельными собственниками: у некоторых, как у Броя и Баранта, были родовые замки; Моле имел поместье в Шамплантре; Сент-Олер в Этиоле. Помимо самого аббатства, Гизо стал владельцем семидесяти пяти гектаров лугов и обрабатываемых земель, а также ста гектаров леса. За все это Гизо уплатил немалую сумму -85 тыс. франков, что по нынешнему курсу соответствует примерно 350 тыс. евро, однако доходы от поместья незначительны: в год оно приносило от 2500 до 3000 франков[374].
Гизо планировал, что его сын Франсуа станет управляющим Валь-Рише, но ему пришлось восстанавливать усадьбу самому Гизо очень полюбил это полуразрушенное старинное аббатство XII века, окруженное вековыми деревьями. Гизо его восстановил; здесь он жил с конца июня, после окончания парламентской сессии, и до ее открытия в начале ноября. Валь-Рише после обустройства стало местом, где обосновалась его семья. Отец занимался всем, что касалось детей: «Завтра я везу моих девочек к Казн, к их провинциальному дантисту. Им нужно удалить по два молочных зуба. Нет возможности ждать возвращения в Париж. Новые зубки сзади давят. Это путешествие меня немного беспокоит. Но я их мать»[375]. Он серьезно беспокоился об их здоровье, особенно того, что касалось простуды и кашля, зная о тяжелой наследственности. Летом он возил своих детей на море в Трувиль, тогда эта мода только начала развиваться, внимательно следил за питанием детей. Он считал, что в рационе должно преобладать мясо. Он писал матери из Лондона в 1840 г.: «Чем больше я за ними наблюдаю, тем больше я убеждаюсь, что сила, несомненно, превосходящая, англичан проистекает от того, что они обычно питаются превосходным мясом». Соответственно, он рекомендовал матери: «Давайте хорошие куски говядины, телятины и баранины. Это они любят больше всего»[376]. Наполнив желудок, можно было приступить к занятиям: «Досуг, движение, свобода вот о чем надо беспокоиться. Свобода заключается не в том, чтобы дети были предоставлены сами себе. Даже просто присутствие взрослого в моменты их детских развлечений лишает их разболтанности, воодушевляет их, что для них так хорошо»[377]. Не склонный вмешиваться в игры детей, Гизо вместе с детьми работал в саду, кормил уток и лебедей, собирал клубнику, разгадывал шарады или играл в настольные игры. «Мне доставляет удовольствие видеть моих детей счастливыми»[378]. Но самым важным моментом было чтение, глубоко проникавшее в сердце и душу детей, а потом и внуков. Чтение об охоте на тигров в Индии, романы Вальтера Скотта голос, интонация, жесты Гизо, его комментарии были потрясающими: «Вы не можете представить себе, в какое экзальтированное состояние приходили мои дети. Они подскакивали на стульях, они грезили всю ночь Я тщательно подбирал, что им почитать. Я избегал того, что могло слишком возбудить их неокрепшие нервы»[379].
Обустраивая Валь-Рише, Гизо не забывал и о своих избирателях. В 1831 г. он добился выделения 16 тыс. франков на строительство новых рынков в Лизье; 7 тыс. франков были выделены в следующем году на больницы; 5 тыс. франков округ получил в качестве помощи во время эпидемии холеры в мае 1832 г.; 3 тыс. франков были выделены в том же году на строительство ланкастерской школы; 3 тыс. томов книг были переданы муниципальной библиотеке. Гизо содействовал созданию в Лизье Музея изящных искусств, который представил свою первую экспозицию в 1838 г. Благодаря его содействию в 1845 г. был принят план строительства железной дороги Париж Шербур через Лизье. На поезде этот путь занимал шесть часов, в то время как на дилижансе шестнадцать[380].
В это сложное время в жизни Гизо произошла судьбоносная встреча. Она на двадцать лет определит его дальнейшую личную жизнь и во многих отношениях повлияет на развитие его политической карьеры. Первой такой судьбоносной встречей можно считать знакомство с Полиной де Мелан, его первой женой, которая ввела никому не известного начинающего литератора в высшее столичное общество. Вторая встреча случилась тоже с женщиной, русской подданной княгиней Дарьей Христофоровной Ливен[381]. Во многом благодаря этой встрече Гизо превратился в настоящего политика, имевшего для своей деятельности не только парламентскую трибуну, но и политический салон пространство, необходимое для достижения политических успехов.
Этот союз, длившийся двадцать лет, был и странным, и взаимовыгодным. Княгиня Ливен, супруга князя Христофора Андреевича Ливена, на протяжении двадцати двух лет, с 1812 по 1834 гг., занимавшего пост посла Российской империи в Англии. Родная сестра Александра Христофоровича Бенкендорфа, шефа Третьего отделения, любимца императора Николая I. Женщина, за которой закрепилась слава интриганки, которую уважали и боялись сильные мира сего, которой приписывали многочисленные романы и увлечения. Действительно, Дарья Христофоровна была незаурядной женщиной; по отзывам современников, именно она, а не ее супруг, была настоящим послом, точнее, посланницей в Лондоне. Министр иностранных дел Карл Васильевич Нессельроде вступил с ней в частную переписку и шутил, что у него было два посла в Лондоне. Она была в доверительных отношениях с английским королем Георгом IV, с ведущими английскими политиками, такими как лорд Чарльз Грей, автор знаменитой парламентской реформы 1832 г., с Дж.-Г. Абердином, что будет особенно важным в 1840-е гг. Что касается ее «романов», то самым известным и самым продолжительным, хотя, большей частью, по переписке, был роман с «кучером Европы» австрийским канцлером Клеменсом фон Меттернихом. Об этом романе историки ведут дискуссии до сих пор, споря, прежде всего, по вопросу о том, австрийская или российская сторона была инициатором этих «романтических отношений», и чего в этом романе было больше, любви или политики. В 1834 г. князь Ливен был отозван со своего дипломатического поста и супруги вернулись в Петербург. Христофор Андреевич получил высокое назначение на должность воспитателя наследника престола, цесаревича Александра. Дарья Христофоровна, как фрейлина Ее Императорского Величества, стала обучать наследника манерам и обхождению в свете. Однако очень скоро однообразная жизнь в Царском Селе наскучила княгине, привыкшей к насыщенной политическими событиями и интригами европейской жизни. За годы пребывания в Лондоне она стала западным по духу и стилю жизни человеком. Она не могла долго оставаться в России. Страшное несчастье ускорило ее отъезд: в 1835 г. за один месяц она потеряла двух своих сыновей, Артура и Георгия, которые умерли от скарлатины в Дерите, где обучались в университете. Под предлогом восстановления своих физических и душевных сил княгиня отправляется на лечение в Баден, а осенью 1835 г. обосновалась в Париже, не приняв еще окончательного решения и не имея императорского разрешения на длительное пребывание за границей.