Ну да, кивнул довольный Серега.
В трехлитровой банке, стоящей на подоконнике, бурно закипела вода. Коля Карнаухов оставил рисование, выдернул из розетки провода, вытащил из банки кипятильник, сделанный из половинок бритвенных лезвий, спичек и ниток, спрятал его под матрас. Зубами надорвав пачку грузинского чая, щедро сыпанул в кипяток заварку.
На ужин что будет? оторвавшись от книжки, спросил Димка. Опять картошка?
Девчонки макароны по-флотски обещали, сказал Коля.
Макароны по-скотски, попытался пошутить Серега. Никто не засмеялся.
Надоело всё, сказал Миха. Домой хочу. Мне Юрай Хип обещали достать.
Чего? спросил Коля, мешая чай прикрученной к ивовому прутку ложкой. Это джинсы, что ли, такие?
Э-э! махнул рукой Миха. Дяревня!
А на танцах Аббу включали, как бы между прочим сказал Серега. И Бони Эм. Вот тебе и дяревня. А девчонки м-м-м!.. Кровь с молоком, не то что наши.
Наши тоже ничего, возразил Иван и сел на угол кровати.
Они уже были готовы завести обычный вечерний разговор, обсуждая одногруппниц, как вдруг за дверью кто-то истошно завизжал.
Все вскочили.
Маринка, опознал Иван.
Мышь! радостно догадался Серега.
Марина Хадасевич стояла на столе, едва не упираясь головой в потолок веранды, крепко держала в правой руке левый сапог, будто душила его, и, закатив глаза, долго и непрерывно визжала удивительно, но воздух в ее легких никак не кончался.
Во дура, сказал Серега.
Вообще-то Марина Хадасевич была умницей. Красоты ей тоже было не занимать. Спортсменка и комсомолка, она была племянницей какой-то невеликой шишки из горкома вот только за это Серега ее и невзлюбил.
Это ты! воскликнула забравшаяся на лавку Света Горина. Она, вообще-то, мышей почти не боялась, но очень уж страшно визжала Маринка.
Что «я»? изобразил недоумение Серега.
Ты сунул! Света спрыгнула с лавки, шагнула к улыбающимся и немного растерянным парням, подпирая бока руками. Светка на расправу была скорая, подруг в обиду она не давала, а удар у нее был крепкий это многие уже на себе испытали. Ты сунул! Я знаю! Она была вне себя. Это ты дурак! А если бы она ее укусила?! Может, она бешеная?! Или чумная!
Мертвые не кусаются, скрипучим голосом проговорил ухмыляющийся Серега.
Визг прекратился у побледневшей лицом Марины Хадасевич наконец-то кончилось дыхание. Она булькнула горлом, широко замахнулась и швырнула сапог в Серегу, но попала в стоящего рядом Димку.
Она точно бешеная! выкрикнула Света Горина. Она на полтора метра выпрыгнула! Маринке в лицо почти!
Погоди, Свет Вперед выступил нахмурившийся Иван. В руке он держал нунчаки. Кто выпрыгнул? Мышь?
Да! Мышь ваша вонючая!
Она же дохлая была. Иван повернулся к лыбящемуся Сереге. Ты говорил вроде, что она дохлая.
Ну! кивнул тот. Дохлая. Под крыльцом валялась.
Да вон же она! воскликнула Светка, чуть присев и тыча пальцем в угол, где стоял сноп привезенных Петровичем вил. Вон! Прямо на вас смотрит!
Марина Хадасевич опять взвизгнула, завопила, размахивая руками:
Уберите, уберите ее!
Мышь действительно смотрела на скучившихся парней и даже не думала прятаться. Выглядела она жутковато: встрепанная, полинявшая, с мутными бусинками выпученных глаз неудивительно, что Серега принял ее за мертвую.
Она дохлая была, еще раз сказал Серега. Я ее за хвост брал, она не шевелилась.
Маринкин сапог ее оживил, хихикнув, сказал Вовка. В наших потниках живая мышь сдохнет, а в Маринкиных дохлая оживает!
Дураки, сказала Светка. Уберите ее отсюда.
Пускай Серега убирает, сказал Миха Приемышев, опасливо глядя на крохотного грызуна, будто бы к прыжку изготовившегося, а ну как эта мышь в самом деле бешеная?.
Дверь откройте, сама убежит, посоветовал Серега.
Среди парней возникла небольшая заминка. Пошумев и потолкавшись, они всё же выпихнули вперед Димку Юреева. Тот, прикрываясь «Малой землей» и не сводя глаз с места, где затаился подозрительный грызун, бочком прокрался к двери и приоткрыл ее.
Кыш! крикнул Вовка.
Света Горина хлопнула в ладоши.
Коля Карнаухов топнул ногой.
И мышь кинулась. Но не к уличной двери, как все ждали, а к ватаге парней. Расстояние в три метра она преодолела за полсекунды. И скакнула метра на полтора в высоту, явно метя в Серегины пальцы. Она точно вцепилась бы в них зубами, если бы не реакция Ивана: нунчаки, сработанные из черенка лопаты, с гудением рассекли воздух и смачно сшибли взбесившуюся мышь, вышвырнув ее точно в приоткрытую дверь.
Иван потом целых два дня гордился этим точным ударом, не признаваясь, что всё, в общем-то, у него получилось случайно.
А Димка Юреев, мимо которого пролетела мышь, потом весь вечер клялся, что нунчаки ее не убили, что она была живая и в полете крутила хвостом, башкой и дергала лапами.
Ему, конечно же, не верили.
Целых два дня.
Дожди не прекращались; небо лишь изредка прояснялось, но даже тогда по нему, источая морось, ползли обрывки низких серых туч, похожие на пласты разбухшей гнилой мешковины. Работа на поле превратилась в сущее мучение. Копать картошку вилами умели немногие, так что к концу первого дня практически у всех ладони были стерты до кровавых мозолей. Бородатый доцент Борисыч, глядя на муки подопечных, сам предложил сократить рабочий день до пяти часов, а обеденное время увеличить на два часа. Установленные бригадиром нормы, конечно же, никто не выполнял. Да он, судя по всему, на это и не рассчитывал техника в поле не шла, так что Петрович был благодарен студентам и за ту малость, что они успевали сделать. Впрочем, все благодарности суровый бригадир держал при себе и, заглядывая в стоящую на краю поля полупустую телегу, каждый раз журил доцента Борисыча и Димку Юреева за срыв всех возможных сроков и обязательств.