Из болота выбрались, когда лес верхушками дальних сосен уже обрезал понизу апельсиновый диск солнца. Один за другим преодолели последние, самые трудные метры. И так же один за другим, избавившись от поклажи, без сил рухнули оземь.
Пять минут на отдых, пробасил Докучаев и перевернулся, раскинув руки, на спину. Отставить, поправился он секунду спустя, рывком уселся и принялся стаскивать сапоги. Разуться всем, портянки сушить.
Пракоп Лабань поднялся на ноги первым. Ему шел уже седьмой десяток, но ходок из него и поныне был отменный в могилевских лесах истоптал старик не одну тысячу километров. Вот и сейчас устал он, казалось, меньше других. Лабань аккуратно развесил на березовом суку отжатые портянки, нагнулся, голенищами вниз прислонил к стволу сапоги. Распрямился и увидел Смерть.
Что это именно Смерть, а не приблудившаяся невесть откуда старуха, Лабань понял сразу. Она стояла шагах в десяти поодаль. Долговязая, под два метра ростом, в черном, достающем до земли складчатом балахоне с закрывающим пол-лица капюшоном. Из-под капюшона щерился на проводника редкозубый оскал.
Секунду они смотрели друг на друга старик и Смерть. Затем Лабань на нетвердых ногах сделал шаг, другой. Встал, поклонился в пояс, потом выпрямился.
За мной? спросил он негромко.
Смерть качнулась, переступив с ноги на ногу, и не ответила. За спиной старика утробно ахнул подрывник Миронов. Скороговоркой заматерился Бабич, истошно взвизгнула Янка.
Тихо! не оборачиваясь, вскинул руку проводник. Мат и визг за спиной оборвались. За кем пожаловала? глядя под обрез капюшона, спокойно спросил Лабань.
Смерть вновь не ответила.
Докучаев, набычившись, медленно двинулся вперед. Поравнялся со стариком, встал, плечо к плечу, рядом. Кто такая, настойчиво бил в виски грубый голос изнутри. Спроси, кто такая. Докучаев молчал, он не мог выдавить из себя вопрос. Кто такая, он понял понял, несмотря на привитое с детства неверие, несмотря на членство в партии, несмотря ни на что.
За кем пришла, падла?! истерично заорал сзади Бабич. За кем, твою мать, пришла, спрашиваю?
Смерть вновь переступила с ноги на ногу и на этот раз ответила. Бесцветным, неживым голосом, под стать ей самой.
За вами.
За нами, говоришь? угрюмо переспросил Левка Каплан. За всеми нами?
За всеми, подтвердила Смерть. Так вышло.
Так вышло, значит? повторил Каплан. Ну-ну.
Он внезапно метнулся вперед, оттолкнул Докучаева, пал на колено и рванул с плеча трехлинейку. Вскинул ее, пальнул, не целясь, Смерти в лицо. Передернул затвор и выстрелил вновь в грудь.
Смерть даже не шелохнулась. Затем выпростала из рукава с обветшалым манжетом костистое скрюченное запястье, вскинула к лицу и приподняла капюшон. Черные пустые бойницы глазных провалов нацелились Левке в переносицу. Каплан ахнул, руки разжались, винтовка грянулась о землю. Смерть шагнула вперед, одновременно занося за спину руку, но внезапно остановилась.
Пустое, сказала она Левке и хихикнула. Тебе еще рано.
Повернулась спиной и враз растаяла в едва наступивших вечерних сумерках.
Костер запалили, когда уже стемнело. Вбили по обе стороны заточенные стволы срубленных Бабичем молодых осин. Набросили перекладину с нацепленным на нее котелком и расселись вокруг.
Померещилось, дед Пракоп, да? пытала Лабаня Янка. Скажи, померещилось?
Старик подоткнул палым еловым суком поленья в костре, промолчал.
Померещилось, уверенно ответил за проводника Докучаев. Болото, пояснил он. На болотах бывает. Говорят, что
Он осекся, напоровшись взглядом на плеснувшийся в Янкиных глазах испуг. Докучаев медленно повернул голову влево. Смерть сидела на березовом чурбаке в двух шагах между ним и Мироновым. Ссутулившись, уперев скрытый под капюшоном череп в костяшки истлевших пальцев.
Янка судорожно зажала ладонями рот, чтобы не закричать. Алесь Бабич придвинулся, обхватил ее за плечи, привлек к себе. Янка дернулась, привычно собираясь вырваться, отшить нагловатого бесцеремонного приставалу, но внезапно обмякла, прильнула к Алесю. Сейчас Бабич казался ей единственным защитником и опорой. Дерзкий, нахрапистый, ни бога, ни черта не боявшийся, он явно не сильно испугался и теперь.
Так ты что, мать, цедя по-блатному слова, обратился к Смерти Бабич. Так и будешь с нами?
Он замолчал, в ожидании ответа глядя на Смерть исподлобья, с прищуром. Молчали и остальные. Закаменел лицом Докучаев. Левку Каплана пробила испарина, ходуном заходили руки, то ли с испуга, то ли от ярости, не поймешь. С присвистом выдохнул воздух старый Пракоп Лабань. У Миронова клацнули от страха зубы, а затем и пошли стучать, разбавляя вязкую гнетущую тишину мелкой барабанной дробью.
Я спросил тебя, с прежней блатной гнусавинкой проговорил Бабич. Ты теперь будешь с нами всё время? Ответь.
Смерть поежилась, опустила голову ниже, острый верх капюшона в сполохах костра казался завалившимся набок горелым церковным куполом.
С вами буду, подтвердила Смерть. Но не всё время, недолго.
Алесь Бабич ухмыльнулся, по-приятельски подмигнул Смерти.
Пока не заберешь, что ль? уточнил он.
Пока не заберу.
Всех нас?
Всех.
Ну, ты и тварь, едва не с восхищением протянул Бабич. Ну, ты и сука, гадом буду. Ты