Все трое наполнили тарелки мясом, картофелем, диким луком и пресным хлебом, и Рэнд, отыскав плоский камень, уселся есть. К его удивлению, профессор сел рядом.
– Как рука? – поинтересовался Донован Хармон, откусив сочного мяса.
Рэнд машинально потрогал повязку под рубашкой в том месте, где леопард рассадил кожу острыми когтями.
– Чертовски болит, – признался он, – но к счастью, царапины неглубокие. Ваша дочь промыла руку и перевязала. Если не загноятся, через несколько дней все заживет.
Профессор проглотил кусок мяса и сделал глоток кофе из жестяной кружки.
– Ей тяжело видеть вас здесь. Должен сказать, что и я не слишком обрадован вашим присутствием.
– Сожалею, что причинил ей боль... даже больше, чем вы можете себе представить. Но я намереваюсь с ней помириться.
– Моя дочь не из тех женщин, которые легко прощают обиды. После смерти матери она научилась держать в узде свои чувства. В течение всей ее жизни у нее практически не было подруг. Она понимала: рано или поздно нам придется уезжать оттуда, где мы жили в данный момент, а терять друзей слишком больно. Она считала, что самое лучшее – это ни к кому не привязываться всем сердцем, и именно так и поступала.
– Но она очень подружилась с Мэгги Саттон, да и Элизабет Уорринг, по-моему, считала своей хорошей подругой.
– Верно. Должно быть, Кейтлин слишком много времени провела одна. А может быть, повзрослев, почувствовала, что готова рискнуть. Потом она познакомилась с вами и рискнула еще больше, но в конце концов жестоко за это поплатилась.
Рэнд с трудом проглотил кусок свинины – тот так и норовил застрять в горле. Взглянув на еду, уже начинавшую застывать, он отставил тарелку в сторону: аппетит внезапно пропал.
– Я хочу помириться с Кейт. Я сделал ошибку, большую ошибку. Но я дорого заплатил за нее, равно как и Кейт. Кейт – моя жена, и я без нее не уеду.
Профессор пристально взглянул ему в глаза – Рэнду очень хотелось, чтобы он по его лицу понял, что его зять не только решительно настроен, но и говорит искренне, – и открыл было рот, чтобы что-то сказать, но в этот момент к ним подошли Джеффри Сент-Энтони и Филипп Радерфорд.
– Мы слышали, что на вас напал леопард, – проговорил Талмидж. – Один из носильщиков принес его шкуру. Великолепный зверь. Похоже, Кейтлин – настоящая героиня.
Рэнд взглянул на барона, чувствуя такую же неприязнь, какую всегда к нему испытывал.
– Я придерживаюсь такого же мнения.
– Учитывая то, как вы с ней обошлись, – злобно бросил Джеффри, – удивительно, как она не дала зверю вас сожрать.
– Жаль вас разочаровывать, Сент-Энтони, но я жив и намерен таковым и оставаться.
– Да будет вам. Уверен, Джеффри вовсе не имел в виду ничего плохого, – дипломатично проговорил барон.
Рэнда так и подмывало бросить этому подонку в лицо, что ему известно о его преступлениях – расхищении денежных средств экспедиции, ограблении его кузена и еще бог знает каких, – но сейчас было не время, ведь это означало бы поставить под удар Кейтлин.
В этот момент к ним подошли Перси и сэр Монти, прервав своим появлением горькие мысли Рэнда.
– Молодец, старик! – воскликнул сэр Монти и, ухмыльнувшись, хлопнул Рэнда по спине с таким воодушевлением, что боль насквозь пронзила раненую руку. – Я видел шкуру леопарда. Здоровый чертяка, доложу я вам. Хорошо, что он зацепил вам только руку, а не нанес более серьезных ран.
– Нанес бы, если бы не Кейт.
– Это я слышал. Хорошо, что она отправилась вас искать. Она спросила меня, не видел ли я вас, и я показал ей, куда вы пошли.
Рэнд перевел взгляд на Сент-Энтони – тот недовольно поджал губы – и удовлетворенно улыбнулся: если Кейт и в самом деле отправилась его искать, это вселяет надежду.
– Да, мне крупно повезло.