Ее палец пронзил небо.
Сказать, что вопрос меня поразил ничего не сказать.
Закон запрещает слушать ангелов, напомнил я. Не слушать истории ангелов, не спрашивать о нашем мире. Кто слушал жуткое наказание.
Именно, спокойно согласилась она. Но закон есть закон, а жизнь есть жизнь. Так как у вас?
Не боишься?!
Наслушались алла-хвалинских идиотиков? Заруби на носу или где хочешь: отвечаешь только за то, что докажут. Мы здесь вдвоем. Во всевидящее око Аллы я не верю. Значит, если не проболтаемся, никто не узнает. Где никто не знает, закон бессилен.
Вспомнилось, как в одном школьном кабинете кто-то расписал стену паскудными надписями. Принялись искать виновных. Валерий Вениаминович сказал: «Он был один». «Почему вы так уверены?» «Было б хотя бы двое я бы уже знал».
А если проболтаюсь я? Хотелось бы видеть глаза Милославы, но в доступности имелся лишь зад, а он эмоций не выдавал. Мало того, специально сообщу?
Царевна как нарочно поерзала в седле, устраиваясь удобнее. Равнодушно раздалось:
И что? Кто тебе поверит, если я, царевна, буду отрицать? Ты моложе, беспокойней, фантазия богата. Вскоре свои интересы могут возникнуть. Мое слово окажется весомей. А с тобой однажды произойдет несчастный случай.
Оп. Я заткнулся. Искренне верующие отныне нравились мне больше. Ненавижу местных атеистов.
Так как там у вас?
Нормально у нас.
Бронзовый щит встал холодной стеной не только между телами.
Лес вдруг кончился. Царевна чуточку расслабилась, остальные тоже повеселели.
Наша земля! сразу за последними деревьями звонко объявила Зарина.
Счастливая улыбка осветила ее лицо, руки раскинулись, обнимая мир. Угораздило же родиться в подобной семейке. Пары лет не пройдет, будет как остальные прожженной циничной убийцей. Пока же малявка единственная из туземцев вызывала хоть какую-то симпатию.
Под нами колосилось поле, засеянное чем-то. Какой-то культурой. Из меня агроном, как из Милославы Франциск Ассизский. Это такая Мать Тереза, только мужик.
Небо потихоньку сгущалось темнотой.
Успеем, прикинула царевна.
Через полчаса поле сменилось широкой утоптанной дорогой, первой в этом мире. Надеюсь, не единственной. Лошадям стало легче.
Мои руки обнимали ледяной металл талии царевны, пальцы цеплялись за портупею. Живот, грудь и щека терлись о щит. Вперед смотреть я не мог, но приободрившиеся и радостно засуетившиеся окружающие подсказали, что куда-то приближаемся. Отряд поднажал и перед самым закатом прибыл к охраняемым воротам.
Спешиться! бросила царевна.
Что там? не утерпел я.
Цекада, с радостью «объяснили» мне несколько голосов.
Частокол из высоченных заостренных бревен был мрачен и суров, он вызывал необъяснимое ощущение надежности. Неплохое сооружение. Регулярное войско штурмом его, конечно, возьмет, а от волков и лихих людей защита.
Хочешь жить молчи, прошипела Милослава Шурику. Притворись потерявшим сознание, а лучше мертвым.
Царберы! У восхищения Зарины предел исчез как понятие.
Во все двадцать два глаза (так казалось) таращась на выступивших вперед красавцев-богатырей, она выпячивала грудку и тянулась макушкой вверх, пытаясь выглядеть хоть немножечко выше. И старше. И это могло получиться у другого. Но не у нее.
Ярко-желтые плащи покрывали доспехи царберов. Прямоугольные щиты защищали две трети туловища. Витиевато изогнутые шлемы единого образца имели налобник, нащечники и ниспадающие на затылок бармицы, а на верхушке красовался султан из конского волоса. Руки и ноги в бахроме бронзовых пластин, грудь и спину закрывала мощная кираса. Царевны, царевич и принцы подобным не блистали, отчего сразу стали пресными и легковесными. Как кузнечик рядом с жуком-бронзовиком.
Наверное, царбер это солдат. Войник по-местному. Выясню, когда говорить не станет преступлением. Вон как Милослава зыркает, чтобы вели себя прилично.
Двое царберов приготовились записывать въезжающих на пергамент. Мы приблизились.
Милослава, Карина и Зарина Варфоломеины, отчеканила царевна. Пропустив вперед сестер, она перечислила остальных. Ангелы Тома и Чапа. Дорофей и Порфирий Милославины.
Мужья царевны внесли Шурика.
Крепостной Западной границы Щербак. Порван волками.
«Не лжесвидетельствуй!» вспомнилась заповедь.
Ворота словно с болью в суставах отворились.
Цекада. Зарина обвела руками уходящий вдаль и закругляющийся там забор, словно объяснив этим что-то.
Цикада? Под этим именем я знал только невыносимо трещавшее по ночам насекомое.
Царский караван-дворец, цэ ка дэ. Мы говорим цекада.
Ясно, караван-сарай в местном антураже. По мне, так это постоялый двор. Именно двор, где за оградой вдоль одной стены даже по запаху определялась конюшня, к другим лепились грубо сляпанные избушки, перетекавшие одна в другую. Между конюшней и жильем дымила кухня, около нее торчал бревенчатый колодец с навесом. За жильем, перебивая ароматами кухню, располагалось отхожее место.
Зря назвал домики жильем. Скорее, служебные помещения. Казарма, оружейная, склады.
Весь центр занимала огромная поляна-лежанка. Благородные первыми занимали место, сопровождавшие их низкорожденные располагались вокруг, как школьники на перемене вокруг нового гаджета. Мы последовали общему примеру.