На молитву он всегда вставал рядом с Бруно. А как иначе: братьев-рыцарей тут лишь двое, простые ратники смотрят на них, молящихся, и сами повторяют должные слова.
В этот раз тоже так было? Господу все известно, а простым ратникам всяко лучше не прибавлять сомнений Безусловно, и сегодня молитвенное стояние должно было происходить именно так но память об этих событиях куда-то делась.
«Господи, прости меня за то, что, вспоминая о своем брате, я забыл, как обращался к Тебе! Ты простишь, я знаю. Ты ведь хорошо помнишь, каким он был, Людвиг. Помнишь лучше меня»
А еще исчезла память о дневной трапезе. Как они расположились тогда? Тут могло быть двояко: если раскладывали хоть небольшой костерок, то возле него устраивался бейлербей с несколькими приближенными, командиры тевтонского отряда то есть опять же Лютгер с Бруно, и Сюрлетта, в силу своего пола нуждающаяся в особом покровительстве, оказывалась не прямо с ними, но рядом. А если трапезничали наспех, всухомятку, то отряд, как во время молитвы, тоже естественнейшим образом делился на христианскую и магометанскую части И тогда девушка опять-таки держалась рядом с рыцарями, своими единоверцами, спасителями, защитниками
Лютгер внутренним взором увидел эту картину разом за много дней, словно нарисованную на свитке, и вдруг понял, что во время трапез Сюрлетта оказывалась к ним ближе и держалась свободней, чем во время молитв. Молилась она как раз наособицу: хоть на несколько шагов, но в стороне.
Что это Бруно говорил, когда
Да не имеет значения. Он тогда же и про Добринский орден кое-что говорил. Столь же безумное.
Ну и где была Сюрлетта на нынешней дневной трапезе?
А где она, кстати, сейчас?
Он огляделся. Сюрлетта ехала на осле сбоку от их колонны, Бруно держался рядом с полубратьями как подобает второму командиру да нет, пожалуй, это и первому командиру подобает, вообще-то надо бы уже прямо сегодня озаботиться, чтобы фон Хельдрунген не перехватил те поводья, которыми управляется тевтонский отряд Все было, как до полудня даже пустельга трепетала в воздухе над склоном ближнего холма. Только солнце уже начинало краснеть, склоняясь к закатному краю небосвода.
Да, султан нам не защита, задумчиво повторил старый бейлербей. И слово его не неизменно: это ты, друг мой альп, в самую точку угодил.
О султане Лютгер уже слышал кое-что. Кей-Кавус фигура заметная, так что если даже он и его окружение хотят оставить в тайне свои неудачи, у них это плохо получается. Заметался султан, запутался, потерял большую часть прежней власти. Попытался было, чтоб вернуть ее, заключить союз с тартарами (тут оставалось только плечами пожать: воистину, кого Господь хочет погубить, первым делом лишает разума), но это вышло как у кобылы с конокрадом: «Сначала ты меня повози, а потом я на тебе поезжу». Сейчас крепко запряжен, стреножен, с жесткими удилами во рту, стоит и бесится. Для бейликов, что формально ему подвластны, это, может, и хорошо но лишь пока не вспрыгнул в седло тот всадник, что сумел взнуздать султана, не явил подвластным ему землям собственную волю
Рыцарь чуть понукнул своего коня, догоняя. Его лошади на сотню шагов Эртургулова жеребца приходилось делать сто два, иногда сто пять разница вроде бы невелика, но в долгом пути ощущается. Главное, впрочем, не в скорости, а в удобстве езды: под Эртургулом был иноходец.
Когда путь долог, и рыцари, кто несколько коней позволить себе может, на иноходцах ехать предпочитают, а боевого коня дестриэ ведет в поводу оруженосец. Но орденские рыцари монахи по своему статусу, им о телесном удобстве думать грешно. К тому же сейчас и для туранцев не такой поход, чтобы держать в отряде иноходцев, под дорожным седлом на своем аллюре плавных и мягких, как масло, но вовсе бесполезных для ратной схватки, в которой волей-неволей аллюр меняешь, то несясь во весь опор, то танцуя в шаговой сумятице ближней рубки.
Поэтому лишь для Эртургула оказался припасен иноходец. Право предводителя, а заодно привилегия возраста: старику и вправду тяжко долгие дни и недели на рыси ехать кости уже не те.
Именно об этом я и говорил с имамом Анно, продолжил Эртургул, дождавшись, когда Лютгер поравняется с ним.
О чем именно, почтенный? терпеливо осведомился Лютгер, скрывая досаду: мысль, что надо не дать ратникам забыть, кто их настоящий командир, теперь билась в голове неотступно. Но имя Великого магистра взывало ко вниманию.
О том, что и вам, и нам настало время искать союзников. Не только сильных, но и неожиданных.
Да уж. Когда престарелый бейлербей из далекого Турана самолично приезжает договариваться с магистром Тевтонского ордена это воистину неожиданно для всех соседей, враждебных или дружественных. А если эти переговоры увенчались успехом, их надо держать в глубокой тайне. Опять же и от врагов, и от друзей, и от повелителей.
Хотя бы потому, что друзей в таких делах не бывает. А повелитель, узнав о подобном, тут же сделается врагом.
Слово магистра для меня закон, Лютгер коротко склонил голову. А теперь, достопочтенный альп, позволь мне вернуться к своим людям. Слишком много времени я провожу, как бы это сказать, «при твоем дворе», а простому брату-рыцарю это не подобает. Я не твой советник, я лишь твой спутник на время возвращения, командир усиленного копья.