Рискни! Авось дундук не заглянет в твой формуляр, пошутила космополитка Соболь.
В дальние этапы обычно отправлялись долгосрочники, но обвинительное заключение было такое серьезное, что, несмотря на небольшой, сравнительно, срок, соучастие в убийстве выглядело преступлением тяжким.
Молодые конвоиры и надзиратели с любопытством поглядывали на молодую, красивую девушку и не раз, улучив момент, провожая ее за передачей, спрашивали шепотом: «За что это тебя?»
За убийство с грабежом! с ожесточением отвечала она. Ей доставляло болезненное удовольствие терзать себя.
«Так мне и надо!» думала она, видя, как отшатывались с презрением охранники, видавшие всякое на службе в тюрьме. Спустя некоторое время она научилась понимать местный диалект: «контры» это женщины на нарах у окна, вежливые и тихие. «В законе» хозяйки камеры, вороватые и наглые уголовницы. Одна из таких самых отъявленных блатных девах как-то вечером подсела к Наде на нары. Молчаливая и угрюмая, ее, пожалуй, даже можно было назвать красивой, когда б не мрачное и диковатое выражение ее испитого, несвежего лица. Глубоко затянувшись, она пустила дым колечками и, помолчав с минуту, сказала:
Я заметила, не нравится тебе, как наши девушки толкуют промеж собой, а?
А чего хорошего? Женщины все же, а говорят хуже пьяных на базаре.
Жучки они, знаешь? Жучки-жуковатые. Ты вот мокрушница, а не в законе, а они
Мокрая ли сухая, а людям язык дан, чтоб разговаривать, а не материться.
Недобро блеснули из-под густой занавески-челки прищуренные серые глаза блатнячки, но, видимо, передумав, глаза ее также внезапно погасли, как и загорелись.
Тогда Надя еще не знала, на что способны блатные девахи, а то бы поостереглась говорить с ними так дерзко, на равных.
Ты что это давеча за ксивуху дежурняку отдала? Жалуешься на нас?
Заявление на этап, в Воркуту хочу попасть.
Чего? отшатнулась блатнячка. Ты, керя, часом не рехнулась? пробасила она хриплым контральто. На-ко, закури, прочисть мозги.
Надя мотнула головой, от курева отказалась.
А что?
А то! Срок у тебя детский, и поблизости на параше просидеть можно, а там с ходу дуба врежешь. Загнешься, пояснила деваха, видя, что Надя не уловила смысла «дуба врезать».
Там, подрузя «Воркута новая планета, двенадцать месяцев зима, остальное лето». Я там первый срок тянула,и. Она заковыристо и смачно ругнулась.
Театр там есть, говорят, заключенные и вольные вместе работают.
Это точно. Есть. А зачем тебе? Ты что, может, артистка?
Может и артистка!
Брешешь! воскликнула блатнячка, отодвигаясь еще дальше и с любопытством разглядывая Надю, словно увидела ее впервые.
Правда!
Забожись!
Честное слово! соврать в этой обстановке не стоило труда, сам Бог велел.
Поешь, или пляшешь, иль в пьесах выступаешь?
Пою я
Врешь ведь, курва, не унимаясь, наседала деваха.
Не вру я
Валяй, спой чего-нибудь. Я пенье обмираю.
Поздно, отбой был.
А ты тихонько.
Тихонько не умею, да и спят уже.
Давай валяй, как можешь, авось не переработались за день, выспятся!
Надя задумалась. Что петь?
Ты что-нибудь из цыганского знаешь? Я обмираю цыганское.
Цыганского Надя ничего не знала, но совсем недавно посмотрела фильм «Сестра его дворецкого», где очаровательная, молодая иностранка на ломаном русском языке пела «Калитку». Просмотрев еще один сеанс, Надя уже знала наизусть и «Калитку», и всю музыку к фильму. В стопке стареньких нот на рояле у Дины Васильевны она отыскала «Калитку» и запомнила слова.
«Если б тогда знать, где ее придется петь!» подумала Надя и вполголоса запела.
Все они подонки человеческого общества, воровки, бандитки, наводчицы, «печальные жертвы войны», как они себя называли, умудряясь просиживать по 23 срока, были поразительно чутки к музыке. Как кобры при звуке факирской дудочки, зачарованные, умолкли, прекратили свою возню и перебранку. Притихли даже «контрики». Насмешливая «космополитка безродная» Соболь вылезла из своего угла и смотрела на Надю грустными, большими глазами. Уже она исчерпала весь свой репертуар, пропела все: начиная от «Чайки» до Хабанеры Кармен, все, что учила и помнила на слух, а они, все не унимаясь, просили: «Давай еще».
Пришел дежурный надзиратель и заорал что есть мочи:
Прекратить безобразие. В карцер захотела? а глаза совсем не злые, но порядок есть порядок. Тюрьма, и не забывайте!
Дней через десяток ее вызвали на этап. Камера всполошилась, откуда ни возмись явились украденные вещи и пресловутое платье американки.
Бери, будешь в нем в театре петь, сказала угрюмая блатнячка. Звали ее Розой, а фамилий она имела целых четыре. И от меня вот, сунула она Наде толстые шерстяные носки. Бери, не отказывайся, вспомнишь меня, когда пригодятся. Хреновину ты затеяла, пожалеешь! и отвернулась, дикая, угрюмая. Надя даже всплакнула, ведь кому сказать не поверят. Такие оторвы, а все же не лишены человеческих чувств.
НА ЭТАП
С вечера всем этапникам приказали быть готовыми к утренней отправке. Дежурный лейтенант, по прозвищу Карлик Нос, зачитал дополнительный список еще несколько «контриков», в том числе и космополитка Соболь. Уголовниц всего четверо, с большими сроками, с двумя тремя судимостями каждая. Но это только из Надиной камеры, а сколько их, этих камер? Одному Богу известно