Эта новая идеология, по Бахметеву, признает народ собственником, который будет полон инициативы, иметь равные возможности к продвижению, а власть станет слугой народа. Власть должна защищать собственников, ограждать их от притеснений экономических преград и ограничений. Подобная атмосфера, по мнению Бахметева, будет способствовать объединению России, которое необходимо совмещать с уважением к местным автономиям, языкам, культурам и всему, что мешает хозяйственным взаимоотношениям. Идеология будущей страны, добавлял к этому Бахметев, неизбежно переплетается с выработкой миросозерцания в международных вопросах, так как этим можно достичь благоприятного для возрождения России международного окружения. Эту проблему Бахметев считал чрезвычайно важной практической задачей, к решению которой могла бы быть причастна и эмиграция[220].
Как и многие современники, в частности, П. Б. Струве, Н. А. Бердяев, Бахметев придавал большое значение психологии как фактору, предопределяющему восприятие исторических событий. «В период исторических потрясений, которые принято называть революциями, писал он, сущность и мера сдвига и продвижения вперед определяется не внешними событиями, как бы ни были они красочны, жестоки или умилительны, а именно этой переменой в умственных и нравственных понятиях населения».
Как и многие современники, в частности, П. Б. Струве, Н. А. Бердяев, Бахметев придавал большое значение психологии как фактору, предопределяющему восприятие исторических событий. «В период исторических потрясений, которые принято называть революциями, писал он, сущность и мера сдвига и продвижения вперед определяется не внешними событиями, как бы ни были они красочны, жестоки или умилительны, а именно этой переменой в умственных и нравственных понятиях населения».
Он осознавал, что раньше, чем исторические факты станут реальностью, они должны существовать в понимании и в воле будущих носителей новой психологии. Это сложный временнóй процесс. При этом Бахметев подчеркивал, что «многое можно извлечь из прошлого, чтобы дать психологическую основу для будущего» и, в частности, надо объяснить сложные проблемы исторического процесса, например, почему Россия отстала в своем развитии и в конечном счете пришла к состоянию развала[221]. Создание новой России, по Бахметеву, настоятельно требовало и возникновения новой психологии. Традиционно в России господствовала психология опеки над народом принципа, чуждого частнособственнической идеологии. Так, например, революционное народничество рассматривало народ как объект, которым должны руководить просвещенные идеалисты. Эта психология, отмечал Бахметев, «в уродливой форме лежит в основе большевизма». К этому типу психологии Бахметев относил называемую им шутливо «варяжской» теорию В. В. Шульгина, П. Б. Струве, В. Д. Набокова и многих других эмигрантов, сгруппировавшихся вокруг различных эмигрантских объединений (Русский совет, созданный в Константинополе и игравший роль «правительства в изгнании», Парижский национальный комитет). Сущность этой варяжской психологии Бахметев видел в отрицании созидательных возможностей русского народа и в «глубоком недоверии» к творческим силам русской нации[222]. «В созидательном зодчестве, утверждал Бахметев, желание и способность работать должно быть одним из главных психологических отличий Психология новой России должна быть утвердительная, в ней должно быть мало скепсиса и отрицания, должна быть уверенность в себе, вера в результаты и позыв положительного созидания»[223].
Бахметев являлся сторонником внутреннего, органического и постепенного развития исторического процесса. По его убеждению, в России изнутри должно вызреть сознание того, что избавление от большевизма неизбежно. Размышляя о роли крестьянских восстаний как факторе, способном уничтожить советскую власть, и отвечая на суждения об этом Маклакова, Бахметев признавал действенным лишь общее народное движение всего населения, «органически направленное против большевиков и их вытесняющее».
Он видел в России два полюса большевистско-правительственный и народный. Отличие России в этом вопросе от других стран состоит в том, что между этими полюсами не существует притяжения, взаимодействия и сотрудничества и имеются лишь отталкивания. В данной российской ситуации, когда правительственная полюсность только «вымогает и преследует» народ, считает Бахметев, складываются две России: «одна пока еще внешне сохраняющая подобие централизованного государства, и другая внутренняя, со своей организацией, психологией, пониманием и волей, Россия организующая сильные политические и социальные атомы, из которых в будущем путем интеграции и родится обновленная Родина. Народная полюсность постепенно вытесняет большевистскую полюсность, вытесняет целиком, без остатка»[224].
Кронштадтские события (и само восстание, и его подавление) представлялись Бахметеву событиями огромными по своей сущности и значению, оказавшими сильное психологическое влияние на борьбу с большевизмом и означающим, что взрыва против советской власти следует ожидать изнутри России. «Я считаю, писал Бахметев, что моральный отголосок, который события нашли в сердцах мира, уже превосходит по своей силе и интенсивности все, что было достигнуто успехами организованных военных действий»[225].