Маклаков признавал в движении новых «Вех» «много здоровых мотивов» и новизну. «Думаю даже, писал он Бахметеву, что [сменовеховство] станет тем руслом, к которому в известный момент мы придем все, как к неизбежному концу. Вопрос только во времени». Вместе с тем Маклаков видел в нем две опасности. Первая состояла в том, что сменовеховцы по законам психологического равновесия должны были бы «неприкровенно выставлять себя как новый вид борьбы с большевизмом» и не создавать впечатления примирения с ним. Маклаков проводил аналогию с либерализмом, когда борьба велась между старым режимом и революцией. Либерализм был движением, которое угрозой революции должно было побуждать старый режим идти на уступки; он должен был наносить ему удары. И, если он это делал, то имел право осуждать революцию. Новый «вехизм» должен был прежде всего «объявить большевизму войну не на живот, а на смерть» и отречься от принципа «Сначала успокоение, а затем реформы». Иначе он становится апологетом большевиков. И вторую опасность Маклаков видел в том, что сменовеховство начинает обрастать спекуляцией и приспособленчеством и тем самым теряет свой идеализм и оригинальность[162].
Крах белых движений, а также неудача в реализации «польской комбинации» (помощь поляков в свержении большевиков) постепенно меняли взгляды Маклакова. Он «мало верил» в низвержение большевиков путем крестьянских восстаний, которые, как он считал, могут привести к кровопролитию, а не к созданию новой власти. Бунт бессмыслен и беспощаден, но можно ли верить, что крестьяне справятся с военной силой? Однако крестьянским восстаниям он придавал огромное значение, полагая, что они толкают на реформы и улучшения и могут заставить менять систему управления как в мелочах, так и в основании; при подавлении крестьянских выступлений может установиться анархия, которая Маклакову была предпочтительней, чем большевистский деспотизм[163].
Вместе с тем Маклаков допускал, что в ходе крестьянских восстаний могут возникнуть государственные образования, государства в государстве, особенно на окраинах России, являющиеся «цементом в виде национальной идеи» и подкрепленные соседними европейскими силами. Но это, размышлял он, означает расчленение России[164].
Ставка на внутрироссийские процессы одно время вызывала у Маклакова большие сомнения. «Если мы не смогли задавить большевизм извне то Россию спасем уже не мы, заграничные счастливцы, а те, кто сейчас в России, и те из большевиков, которые одумаются, и те из патриотов, которые там притаились, и те, наконец, которые пошли на службу к большевикам для того, чтобы их переродить. Всю надежду тогда приходится возложить на рост отрезвления изнутри большевиков России, наша деятельность должна быть согласована с ними». Эту позицию Маклаков признавал возможным называть примирением с большевизмом. «Оно так же мало примирение, как участие либералов в государственной жизни прежде было примирением с самодержавием, но все-таки внешне это примирение».
Размышляя о внутреннем процессе «изживания большевизма», ожидания, когда «большевизм съест сам себя и падет» Маклаков видел опасность в том, что после падения большевиков может оправдаться фраза Тэна «Дурное правительство лучше отсутствия правительства» и в России воцарится анархия. При анархии становится реальной возможностью потеря единого государства, единой власти и общенационального единства, которое сохраняют большевики, выступая за целостность России. При анархии новые Минины и Пожарские могут воссоздать Россию, возможно, без Кавказа, Прибалтики, Белоруссии и других национальных территорий[165].
Уже в 1922 г. Маклаков осознал, что лозунг «Долой большевиков» признак «недомыслия и нереальности», что это военный лозунг и он неприменим к данному времени. Он предлагал Бахметеву исключить из их словаря слова «падение большевиков», «как исключить самую идею из их мировоззрения». «Если я очень пессимистически смотрю на возможность падения большевиков, писал он Бахметеву, то напротив того, я еще гораздо оптимистичнее, чем прежде, смотрю на процесс их разрушения. Это будет разрушение большевизма, а не его падение»[166].
Большевистская власть представлялась ему стоящей на трех устоях: войско, полиция и коммунистическая партия. Войско и полицию, по мнению Маклакова, отличает высокий профессиональный уровень, достигнутый в советское время. Большевистская партия неоднородна и подразделяется на левых, коммунистов-хозяйственников и политиков. Левые, верные коммунизму, стремятся осуществить свою программу, занимаются агитацией и демагогией, но теряют свое влияние и остаются в меньшинстве. Коммунисты-хозяйственники осознают, что дело коммунизма проиграно, составили свое состояние и хотят воссоздания экономического благосостояния России, но они не видят другой власти и стремятся исправить положение. Политики «цвет большевизма». К ним Маклаков причислял Ленина, Литвинова, Чичерина, Радека, которых считал властолюбцами. Некоторые из них сохраняют революционный настрой, уповая на то, что социальная революция надвигается во всем мире, другие стремятся лишь удержать свою власть. «Внутреннюю вражду и столкновения» Маклаков предвидел между политиками и хозяйственниками, предрекая победу последним. Это может произойти потому, что население поддерживает любые проблески экономического возрождения, которые стимулируют хозяйственники.