Активизации этого процесса, полагал Маклаков, может помочь лишь изменение сознания: в низах должна возобладать психология буржуа, а «красный буржуй хозяйственник» должен увидеть в коммунистических низах реальную опасность для культуры, «какую когда-то большевизм справедливо увидал в монархизме». Кроме того, необходимо формировать мнение, что преданность истинному коммунизму означает подрыв социальных основ государства[167].
Маклаков задавался вопросом, существует ли в современной России, кроме разлагающейся коммунистической партии, сила, способная разложить и низвергнуть большевистскую власть. Крестьянство подвергнуто расслоению, и рассчитывать на него как на противовес большевистской власти психологический пережиток бунтарских иллюзий. Политические партии эсеров, кадетов, а также церковь он признавал несостоятельными. Вывод «холодного разума», по словам Маклакова, сводился к тому, что радикальную перемену во власти может обеспечить «только победа «хозяйственников» над «политиками» в коммунистической партии»[168].
Признавая новые пути борьбы с большевизмом, Маклаков был убежден, что «глобальный большевизм» как таковой переродиться не может. Вопрос об эволюции большевизма приобретал в эмиграции актуальный смысл. В ноябре 1922 г. Маклаков писал Бахметеву, что пришел к окончательному выводу: «Как бы большевики ни шли далеко по пути уступок, и у них есть камень, его же не прейдеши, это собственность это оселок, на котором могут разбиться самые заманчивые комбинации. Это показывает, заключает он, что коммунизм для них все-таки не простое слово, что это есть знамя, за которое они держатся, и остаток былого величия и былых надежд»[169].
Но необходимо, чтобы в большевизме появились трещины, раскол и большевики вытесняли бы друг друга. Отсутствие этих трещин означает, что речь идет пока не об эволюции, а о новой тактике, о спасении большевистского существования. И перед защитниками новой России, к которым Маклаков причислял себя и Бахметева, стоят сложные задачи: способствовать созданию «новой, разумной веры» в буржуазную Россию, нарушения по возможности равновесия между правыми и левыми элементами в большевизме, а главное не упустить время для способности большевизма к перерождению. Большевизм переродится, считал Маклаков, но не скоро и не легко[170]. При этом Маклаков подчеркивал, что нельзя эволюцию жизни отождествлять с эволюцией власти, с эволюцией большевизма[171].
Но необходимо, чтобы в большевизме появились трещины, раскол и большевики вытесняли бы друг друга. Отсутствие этих трещин означает, что речь идет пока не об эволюции, а о новой тактике, о спасении большевистского существования. И перед защитниками новой России, к которым Маклаков причислял себя и Бахметева, стоят сложные задачи: способствовать созданию «новой, разумной веры» в буржуазную Россию, нарушения по возможности равновесия между правыми и левыми элементами в большевизме, а главное не упустить время для способности большевизма к перерождению. Большевизм переродится, считал Маклаков, но не скоро и не легко[170]. При этом Маклаков подчеркивал, что нельзя эволюцию жизни отождествлять с эволюцией власти, с эволюцией большевизма[171].
В новой исторической ситуации, осознавая невозможность низвержения большевизма, Маклаков считал необходимым перенести центр тяжести антибольшевистской борьбы. «Нужно помочь России перестать быть паразитной страной, которая только потребляет, что раньше производила. Нужно говорить о восстановлении России как производящей страны»[172].
Будущая Россия мыслилась Маклаковым как крестьянско-купеческая. В этом он был солидарен с Бахметевым. «Все наше крестьянство есть собственник, т. е. буржуй; оно и спасет Россию от потрясения», писал он Бахметеву. Однако, Маклаков отмечал, что на практике русский крестьянин оказался «оплотом консерватизма» и во время революции проявил пролетарскую психологию и революционные привычки, и объяснял это тем, что крестьянин не имел психологии настоящего собственника, жил общиной и по существу был бесправен. И сейчас, если надлежит разрешить эту задачу, необходимо, полагал Маклаков, поставить крестьянина в те нормы, где он может быть буржуем, т. е. прежде всего собственником своей земли, а также изменить его правовое положение.
Маклаков вспоминал, что перед революцией он занимался проектом, в котором проводил следующую мысль: крестьянство как сословие в юридическом смысле не должно было существовать. Крестьянство он рассматривал как профессию; оно должно иметь все те права, которыми наделены другие слои общества. При этом Маклаков учитывал, что если крестьяне владели надельными, полученными от общины землями, то те не были их личной собственностью, а в лучшем случае семейной. Из этого «заколдованного круга» сложных сословных правовых установок крестьянского права Маклаков, по его словам, вышел, заменив крестьянское сословное законодательство социальным законодательством, которое отрывалось от человека и переносилось на землю и было проникнуто одной идеей защиты мелкой собственности, подобно рабочему социальному законодательству, защищающего рабочих от капитала[173]. Этот проект Маклаков называл революционным, так как уничтожалось сословное положение крестьянства. И хотя Маклаков сам сомневался в необходимости в современных, уже иных исторических условиях использовать эту работу, важно отметить его знание и проникновение в проблему крестьянства и его судьбы.