И тебя это устраивает?
Франка не ответила. Она взялась за другую книгу, но отец не дал ей даже начать.
Я еще не все тебе сказал. Он раскрыл газету «Дер Штюрмер». Тоже нацистское издание, только здесь они пишут о своих планах куда менее сдержанно.
Франка часто видела эту газету на прилавках, хотя раньше не читала. На первой странице был рисунок: некто утрированно-еврейской внешности в черном сюртуке, с длинными пейсами и зубастым ртом, из которого капала слюна, склонился с кривым кинжалом в руке над мирно спящей в постели женщиной-арийкой. Заголовок гласил: «Евреи вот наша беда».
У Франки защипало в глазах.
Это всего лишь газетенка, сказала она. Дурацкая газетенка.
У нее тираж сотни тысяч. Гитлер много раз хвалил ее за журналистскую принципиальность.
Ну, не знаю Система не идеальна
Мы тебя не для того растили, чтобы ты закрывала глаза на несправедливость. Мы тебя учили
Ну, не знаю Система не идеальна
Мы тебя не для того растили, чтобы ты закрывала глаза на несправедливость. Мы тебя учили
Помнить, кто я.
Именно. Думаю, ты так поспешно приняла новую власть, потому что тебе, как и всем молодым, очень хочется изменить мир. Однако следует понимать, к чему это ведет.
С политикой по отношению к евреям я не согласна. Уверена, что фюрер составил какой-то разумный план.
Разумный? Лишение гражданства? Франка, ты слышала о Дахау?
Она покачала головой.
Я раньше тоже не слышал. Небольшой городок километрах в двадцати от Мюнхена, недалеко от родных мест твоей мамы. Я на прошлой неделе виделся по делам с одним тамошним жителем. Он рассказывал про лагерь, который построили в Дахау нацисты.
Что за лагерь?
Этот лагерь настоящее преступление против немецкого народа. Мой знакомый поставлял туда в тридцать третьем году строительные материалы и потом несколько раз приезжал. Лагерь в Дахау передний край борьбы нацистов с собственным народом. Туда помещают политических врагов системы. Социалистов и коммунистов, руководителей движений, объявленных вне закона. А еще пацифистов и инакомыслящих священнослужителей. За колючей проволокой тысячи людей, их там мучают и морят голодом под охраной эсэсовцев с черепами на кокардах.
Не может такого быть. А фюрер знает? Во Франке росло негодование, но было интересно, что сказали бы по этому поводу Даниэль и другие командиры отрядов.
Как же ему не знать? Герр Гитлер лично принимает решения по управлению страной. Он мог бы в любой момент все прекратить, если бы хотел. А я подозреваю, что скоро будут и другие такие лагеря.
А кто тот человек из Дахау? Почему он распространяет такую отвратительную ложь?
Это не ложь. Пора прозреть, дочка. Посмотри, кому ты хранишь верность.
Франка прикрыла глаза. Ей казалось, голова у нее вот-вот лопнет. Слезы обожгли лицо. Она встала.
Не могу поверить, что ты повторяешь гадкие измышления в присутствии Фреди, который не умеет отличать правду от лжи. Мы ведь за него в ответе. Нельзя так себя вести.
Франка выскочила из кухни и бросилась в спальню, унося с собой яд сомнения.
В университете система нацистской пропаганды, столь плотно охватившей Франку и ее подруг в старших классах, получила дальнейшее развитие. Интеллектуалы теперь считались кем-то вроде евреев, и отношение к ним стало соответствующее. По всей Германии отправляли в отставку сотни преподавателей за излишний либерализм или принадлежность к еврейской нации. Среди них были ученые большого масштаба, лауреаты Нобелевской премии. Слово «культура» стало чуть ли не бранным. Университеты превратились в филиалы министерства пропаганды. Общественная жизнь студентов состояла из национал-социалистических митингов, где прославлялся новый режим. Зато Франка обнаружила, что, изучая физиологию человека, она вправе не посещать занятий по опасным предметам «Расовая гигиена» и «Народ и раса».
Франка ушла из Союза немецких девушек. Ее подруг-командиров это удивило; пришлось отговариваться нехваткой времени: учеба, необходимость ухаживать за братом. Она и вправду была занята и учебой, и домашними делами, однако имелись и другие причины. Из головы не шел рассказ отца о Дахау. Он многое объяснял. Куда делся их сосед герр Розенбаум? Где герр Шварц и его семья, где ее учитель герр Штигель? Их забрали в гестапо на допрос. Оттуда они не вернулись, и никто не удивился. Франка догадывалась: даже упоминание этих имен может привести в тюрьму, и потому разные вопросы и мучительные сомнения держала при себе. Доверять она могла только отцу, и никому другому; меньше всего Даниэлю. Под чутким руководством профессоров юридического училища его преданность партии дошла до одержимости. Гестапо было в первую очередь полицейской организацией со своим штатным расписанием, тарифной сеткой, выслугой лет, но полицейские организации, как и все прочее, теперь изменились до неузнаваемости. Даниэль с головой погрузился в национал-социалистическое учение. Общаться с ним становилось все труднее. Он беспрестанно говорил о врагах коммунистах и евреях. А вообще под подозрение мог попасть кто угодно. Даниэлем двигала лишь ненависть, и он совершенно разучился радоваться. Любить его стало невозможно; чувства, которые Франка к нему испытывала, умерли.