Шпаковский опустил голову и на мгновение прервался тягучий комок изжоги провалился обратно, двигая кадык Затем продолжил:
А потом я бил, бил по голове. Топтал, топтал, пока его голова бля-я глянул и не поверил, что череп можно так сплющить. Не знаю, что на меня нашло. Осатанел за бельмом ярости.
Когда у тебя пытаются отобрать жизнь, отвечаешь тем же. И более. Потому что есть оправдание, пожалел, понимая капитан.
А он шёл на меня именно прикончить. Там всё в глазах в полумраке, как в прицелах. И нож он держал, прижав к бедру, как профи.
Урка, вспомнил Черто́в. Накануне, после попытки взлома контейнера, он просматривал досье экипажа и наткнулся на одного типа. Был у того один пунктик
Урка, повторил капитан, брат у него сидел. Только это он и есть тот брат. Он по его документам прошёл.
Шпаковский отстранённо кивнул, словно это уже не имело значения:
Знаешь, я же себя всё крутым мужиком считал. А чтоб вот так своими руками ногами убить
Где он?
Помощник почти уронил руку, показывая вниз.
В трюме?
В трюме?
Тот отрицательно покачал головой:
На дне. У леера всё было. Там наледь так и скользило, скривился, как отпрянул. Всё это Надо бы пойти, посмотреть. Там кровь наверняка осталась. Хорошо хоть, что у нас всё покрашено цветом таким. Сразу и не заметишь. А там смоем и
Э-э-э, нет, брат. Завтра собирать экипаж, свободных от вахты. Надо народ вразумить и объяснить. Если у нас тут такие типажи попадаются А ты давай спать. Чтоб завтра цепным псом выглядел. Чтоб прониклись, что будет с дураками и иудами.
Санкт-Петербург
Изменяться это хорошо. Но, даже перестав изменяться, это тоже измениться.
Пресса. Наверное, больше всего бесновалась пресса. Потому что это было то, что выступало открыто и публично. Остальные исподволь.
В арктической авантюре обвиняли Морской штаб, Морское министерство с высшими начальниками, обзывая адмиралов «самотопами» и как там ещё было можно не стесняясь. Однако, не тыкая пальцем конкретно в «царя-батюшку» (побаивались), но в контексте это угадывалось так явно, что, читая очередную статью-опус, император приходил в состояние глубокого и беспомощного расстройства.
Даже зная, что наши якобы промахи всего лишь фальсификация, дабы запутать противника, говорил он Ширинкину, я не ожидал, что будет так неприятно выглядеть полным извините, идиотом.
И уже раздражённо бросив пачку газет на столик, самодержец не сдержался:
А некоторые из этих писак порой переходят все границы! Цитирую: «безволие, доверчивость, глупость» и это с явным намёком на мою персону!
Этих мы взяли на заметку, без тени угодливости заверил начальник безопасности.
Я каждодневно чувствую глумливые взгляды и шепотки за спиной среди чиновников, военных и
Эти тоже на учёте
и иностранных дипломатов.
Этим сам бог велел над нами покуражиться. Единственное, что бы я вам сейчас посоветовал, проявить терпение и-и-и не меняться.
Что-о-о?!
Постарайтесь соответствовать тому, что о вас написали эти газетные похабщики. Противник тоже должен видеть, что вы совершенно растеряны и не контролируете ситуацию. Зато Зато когда Рожественский объявится в Тихом океане, представляете, какими жалкими дураками окажутся эти хитрые крысы-атташе и прочие злопыхатели! Ваш же авторитет, наоборот поднимется. Сейчас о вас в народе анекдоты да частушки складывают
Расскажете?
Чуть погодя, замялся Ширинкин, понимая, что зря напомнил. И отведя взгляд, быстро соображал, как бы увильнуть от озвучивания непотребства про царя того это только ещё больше расстроит: Народ, он прямодушен и бесхитростен. Ныне хает, а едва узнает, как вы лихо всех объегорили, горы за вас свернут.
Немного успокоившись, Романов вернулся к морской теме:
Только бы Зиновий Петрович там, на Тихом, не оплошал. Так или иначе, Небогатов докладывал, что через неделю, максимум две, готов выйти в море.
Я не очень силён в делах флота, чуть склонил голову Евгений Никифорович, но решение не посылать в поход всякий тихоходный и устаревший балласт верное.
Лучше несколько крепких бойцов, собранных в кулак, нежели разрозненная и неуправляемая толпа инвалидов.
Государь закивал головой:
Да, да. Будем надеяться на лучший исход. Но даже если Рожественскому и Витгефту (помоги ему Бог выстоять в Артуре и прорваться на соединение), самодержец перекрестился, удастся хорошенечко потрепать То́го, пусть и понеся некоторые потери, отряд Небогатова подоспеет свежей силой возмездия.
Ширинкин не стал комментировать, в такте и сдержанности понимая, что ход войны на Дальнем Востоке отражается на делах всей державы. Однако все эти генералы, заведшие кампанию в тупик, а тем более адмиралы с их истинно флотской кастовостью, у него ничего кроме неприятия и отторжения не вызывали.
Он не знал, благодаренье ли это Господне, что им на голову свалились (буквально) потомки, или кара очередная небесная (на данный момент с этими «арктическими играми» только подгоняющая события к революционному моменту), но
«Но как удобно и удачно можно предвосхищать события, зная фамилии, методы и основные планы этих разрушителей империи. Хотя» Евгений Никифорович вспомнил, как, выложив перед шефом корпуса жандармов имеющиеся эксклюзивные факты, увидел, что не особо-то и удивил. Тот лишь всхрапнул, как конь, приняв всё к сведению. А попросту уверился в своих полномочиях, получив своеобразный карт-бланш действовать как ему вольно. В интересах государства и самодержавия, естественно.