Тужься, дура, тужься, не ори! Кроме тебя самой, никто тебе не поможет! И выродку твоему тоже.
Я встала за бабкой и выглянула из-за её спины. Уже показались плечики. Последнее усилие!
А-а-а-а-а!
Багровый комок очутился у старухи на руках. Она передала его мне, и, ловко пережав пуповину щипцами, перерезала её. Хлоя истощённо распласталась на ложе и закрыла глаза. Малыш молчал. Я взяла его за пятки и хлопнула по спине. Он закашлялся и разразился громогласным криком. Голосом весь в мамочку!
Я встала за бабкой и выглянула из-за её спины. Уже показались плечики. Последнее усилие!
А-а-а-а-а!
Багровый комок очутился у старухи на руках. Она передала его мне, и, ловко пережав пуповину щипцами, перерезала её. Хлоя истощённо распласталась на ложе и закрыла глаза. Малыш молчал. Я взяла его за пятки и хлопнула по спине. Он закашлялся и разразился громогласным криком. Голосом весь в мамочку!
Ты чего творишь? А ну-ка шась отседа! повитуха отобрала у меня младенца и принялась отмывать его от слизи и заворачивать в пелёнки. Тоже мне, деятельница великая нашлась.
Протянула ребёнка Хлое.
Во, малец крепкий. Хорошим помощником будет. Держи!
Уберите, пробормотала Хлоя севшим голосом, не открывая глаз. Им отдайте. Ненавижу!
Да дура ты! махнула на неё рукой повитуха и вручила орущего младенца мне.
Я начала его раскачивать, и он тут же успокоился, мирно засопев.
Проваливайте. В следующий раз ищите другую повитуху, раз вести себя не умеете.
С радостью!
Я открыла дверь и позвала мявшегося на улице Ферранте. Хлое бы отлежаться в покое, но уж лучше у себя, чем у сварливой бабки. Дома и стены помогают.
Я показала мальчика Ферранте.
У него твои глаза и подбородок.
Малыш и вправду от Хлои взял разве что голос, а всем остальным походил на отца от тёмных курчавых волос и смуглой кожи до тёплых медовых глаз и курносого носа. Хотя, может, с возрастом мальчик изменится. С детьми никогда не знаешь точно. Ферранте вернул его мне, а сам взял на руки ослабшую жену и понёс домой.
Хлоя потихоньку приходила в себя. Ферранте освобождал её от всех забот, кроме кормления. Я навещала их как можно чаще: помогала по дому, готовила, стирала пелёнки, гуляла и приглядывала за малышом.
Хлоя же, слыша, как он плачет, ругалась или рыдала сама:
Забери его! Заставь его замолчать!
Как ты с младшими сидела? спросила однажды я.
Не сидела я с ними, таких даже не помню. И не хочу, чтобы это повторялось. Не хочу хоронить себя под этим!
Никто тебя не хоронит. Ведь всё же прекрасно, пыталась увещевать её я, но тщетно.
Мучило предчувствие, что она вот-вот устроит что-нибудь жуткое, несмотря на наши попытки оградить её от трудностей.
Жизнь кончена! Я старая дряхлая никому не нужная мамаша, единственный смысл которой вскармливать спиногрыза.
Это временно. Скоро он перестанет в тебе нуждаться, и ты пожалеешь, что потратила это драгоценное время зря, я устала её слушать и отправилась гулять с ребёнком на улице.
Когда звёзды сошлись нужным образом, Ферранте устроил маленькую церемонию наречения. Во время этого единоверческого ритуала ребёнку, который уже точно останется в мире живых на длительный срок, давали имя. До этого Ферранте запрещал называть малыша по-иному, чем малыш, карапуз или «чудовище», как обзывала его Хлоя.
Накануне церемонии Ферранте задержал меня на улице перед домом:
Приходи завтра в полдень. Неважно, что у вас другая вера. Ты очень много для нас сделала, и я хочу, чтобы ты стала его заступницей. Тем, кто будет наставлять и защищать малыша, если с нами что-то случится. Это часть ритуала.
Не могу, завтра возвращается воинство. Микаш будет ждать.
Решай, что тебе важнее: бросится ему шею в очередной раз или разделить с нами этот самый важный из дней. Нельзя быть со всеми одновременно.
А ты стал жестоким. Я приду. Ведь это бывает всего раз в жизни?
Ферранте улыбнулся и кивнул.
День выдался погожий, жаркий. С утра я прибрала в комнате Микаша, чтобы он вернулся в чистое, раз уж я не смогла его встретить. Ближе к полудню, одетая в лёгкую белую тунику, я пришла на площадь с разбитым фонтаном.
Солнце опаляло посеревший камень искристыми лучами. Повсюду висели лоскуты белой ткани с каплями красного, как кровь, сока, трепеща на ветру, словно бабочки хрупкими крыльями. Важный для единоверцев символ. Фонтан будто пел, призывая в свидетели знойный ветер. Голубоватой дымкой дышали заброшенные дома, словно их окропили живой водой, радовались и жалели, что времени им отвели так немного: ни раны зализать, ни пригласить в себя никого не могут, кроме птиц и бродячих котов.
На высоком бортике фонтана стояли вёдра с водой, миска с разведённой хной и деревянный поднос с постными лепёшками.
На торжество собралось с десяток человек, только самые близкие. Мрачная и осунувшаяся Хлоя качала младенца на руках. Он захлёбывался плачем. За углом, в тени домов таились её братья.
Ферранте ожидал начала церемонии в праздничном белом балахоне, накинув глубокий капюшон на голову. Увидев меня, он заметно повеселел. Я забрала у Хлои малыша. Она отвернулась и всё оставшееся время смотрела в проход между домами, где прятались её братья.