Он никогда не переставал читать. Покупал всё от Набокова до Акунина. Читал чтобы продолжать познавать мир, ведь книги это всегда интеллектуальный срез общества. Особенно популярные книги. Иногда он ставил передо мной целую стопку книг: «Это всё мусор, но ты почитай, потому что это просто надо знать. Потом можешь выбросить». Но и какую-нибудь достойную книгу непременно прикладывал: «Это тебе в библиотеку. У меня есть ещё экземпляр». Он пошутил однажды, что пытается заниматься популяризаторством: покупает в нескольких экземплярах то, что ему нравится и дарит друзьям.
В последние годы он часто повторял, что молодёжь не интересуется литературой. «Внуки не хотят читать. Не могу объяснить им, что без книг нельзя, сетовал он. Но у них всё по-другому. Они думают иначе. После меня им не будет нужна моя библиотека. Это очень грустно».
В последние годы он часто повторял, что молодёжь не интересуется литературой. «Внуки не хотят читать. Не могу объяснить им, что без книг нельзя, сетовал он. Но у них всё по-другому. Они думают иначе. После меня им не будет нужна моя библиотека. Это очень грустно».
Он любил книги.
На книгах мы сошлись. На книги опиралось наше общение все годы.
Я приносил ему всё, что у меня публиковалось. Первые три тома маленькие, аккуратные, красивые я принёс ему в офис на «Динамо». Это была серия «Война традиций». Он так искренне обрадовался, что немедленно собрал в своём кабинете нескольких человек. Я слышал, как он громко говорил: «Ты Юру Нефёдова помнишь? Это его сын. Он свои книги принёс». Всем представил меня, всем кратко поведал о моём извилистом пути в литературу, особенно подчеркнул, что иллюстрации в книгах сделал я сам. Наверное, то была одна из самых необычных «презентаций» моих книг
А когда я написал «Под сводами высокой лжи», сложный роман о разведчике, который в конце концов бросает Службу, мне хотелось, конечно, услышать мнение Леонида Владимировича. Понравилась ли ему моя книга, не «перегнул» ли я где-то? Он закурил и с грустью проговорил: «Нет, всё правильно, всё так и есть. Только вот твой персонаж ведь разочаровывается в Службе» Это было для него неприемлемо. Разочароваться в разведке он не мог. Даже после всего, что пришлось испытать. «Работа, которой долгие годы занимался я и мои коллеги, интереснее, увлекательнее всего, на мой взгляд, что могла предложить жизнь. Так мне казалось и кажется до сих пор. Жизнь часть работы, и всегда думалось, что они пресекутся одновременно. Не получилось. Служба кончилась, продолжается жизнь» (Шебаршин «Рука Москвы»).
Он уволился вскоре после ГКЧП. О мотивах его увольнения написано много. Но самое важное он рассказал сам в книге «И жизни мелочные сны». Это важное и невероятно искреннее произведение о жизни разведчика, о жизни руководителя разведки. Эта книга ошеломила меня. «Рука Москвы» обычна, таких спокойных, аккуратных, взвешенных воспоминаний написано много, а «Жизни мелочные сны» книга от сердца. Я не думал, что он способен на такую искренность. Кроме того, в этой книге чувствовалась попытка прикоснуться к потустороннему миру. Не случайно возле автора постоянно появляется давно умершая собака Ксю-Ша. Автор видит её, другие нет. Она связующая нить между миром живых и мёртвых. Я позвонил ему и попытался объяснить, что я увидел в книге, но Леонид Владимирович засмеялся в ответ: ничего такого там нет, никакого потустороннего мира, это лишь литературный приём. Я не поверил, чувствовал, что ему просто неловко признаваться в том, что в его душе пробились росточки чего-то совершенно нового, позволившие ему чуточку отодвинуться от материального мира, взглянуть на него с другой «колокольни».
После смерти Шебаршина я снова открыл эту книгу, и она проникла в меня ещё глубже. Многое в ней (книге) и в нём (авторе) открылось теперь с другой стороны: ещё больше личного оказалось в ней, будто оно накапливалось там, дозревало, пока книга стояла на полке. И вот дозрело до такой степени, что каждая строчка приобрела особый вкус. Эта книга зеркало в котором теперь всё видно чётче и страшнее, чем при жизни Шебаршина.
***
24 декабря 1983 года умер мой отец. В течение пятнадцати лет Леонид Владимирович обязательно приезжал к нам 24 декабря, мы подолгу сидели за столом за бутылкой водки, вспоминали. Пожалуй, его память о моём отце я ценю выше всего остального. Собственно, остального почти не было, а что было, что вряд ли можно назвать хорошим
Летом или весной 1984 года я приехал к нему домой. Догадывался ли он, с какой просьбой я приеду? Состоялся непростой разговор. Я хотел пойти в разведку. Он долго и мягко отговаривал, открывая передо мной неприглядные стороны Службы. Я не поддавался и так же мягко настаивал. И тогда, провожая меня к троллейбусу, он сказал: «Ладно, давай попробуем. Завтра я принесу анкеты. Приезжай, заполнишь»
Так всё началась.
В то время я понятия не имел, какую должность он занимал. Какой-то начальник в Службе.
Потом, когда я осознал, что Служба и я это два взаимоисключающих мира, меня охватило отчаянье. Надо было уходить, но разве можно уйти из Системы, куда я сам напросился. Я ещё и не работал, ещё и не прикоснулся толком к профессии, а уже хотел удрать. Впрочем, это и было главное уйти до того, как случится непоправимое. Не хотелось, чтобы кому-то было стыдно за меня. Уйти, пока ещё можно уйти без потерь, без провалов, без ошибок, без страшных тайн, сковывающих сердце.