Рыцарь покорно ковырнул ложкой в яблочной начинке и отпил глоток чая.
— Холодно, — пробормотал он.
— Что? — переспросила чародейка. Ее брови взметнулись вверх.
— Мне было холодно.
Мерлок беспомощно пожал плечами, желая показать, что сам понимает, насколько странно звучат его слова.
— Очень холодно.
— Не перенапрягайся, — мягко сказала Риль. — Не надо себя мучить.
Но рыцарь ее не слышал. Отодвинув чашку, он облокотился на стол, сжал ладонями виски. По его лицу промелькнула тень.
— Большое здание, — еле слышно шепнул он. — Огромное, старое. Замок.
Лэррен подался вперед:
— Брошенный? Пустой?
Губы Мерлока болезненно искривились.
— Нет. Там были люди. Много людей.
Хёльв вздрогнул, чувствуя, как темная шелестящая волна коснулась его ступней. В ушах тяжело зашумело, глаза затянуло пеленой. Он хотел крикнуть, махнуть рукой, позвать на помощь, но не смог и пошевелиться.
— Они… Они сражались. И я сражался тоже.
— Против кого вы сражались? — спросил эльф.
— Это была война? — поинтересовалась Риль.
Голоса друзей доносились будто издалека, стихая, растворяясь в пространстве. Столовую заволокло туманом — мокрым, плотным, живым.
— Убарис, — неуверенно произнес Мерлок. — Кажется, это был замок Убарис, резиденция герцога Акины.
Лэррен скептически хмыкнул:
— Ты уверен?
— Да. Я хорошо это помню.
«Убарис? Опять Убарис? Он же мне сегодня снился», — подумал Хёльв и потерял сознание.
* * *
Деревня горела. Веселое пламя плясало на руинах длинного, недавно отстроенного хлева; озорно потрескивая, пожирало соломенные крыши изб; стремительно бежало по изгороди, вспыхивая костерками на высохших кустах. Пахло гарью и кровью.
Возле полыхавших халуп лежали тела — обожженные, разрубленные, искалеченные.
Акина Убарский медленно шел по пожарищу, бывшему когда-то главной улицей Ягодного Яра. За ним, на расстоянии десяти шагов, следовал лейтенант Кирун. Повсюду мелькали черно-болотные мундиры, раздавались команды: военные пытались вытащить из огня запертых в собственных домах крестьян.
— Отвратительно, — сказал герцог, остановившись на относительно чистом каменном пятачке и брезгливо стряхивал с сапог пепел. — Солдаты не должны воевать с бабами и пахарями. Это мерзко. Мерзко и противоестественно.
— Злобные дикари, — робко заметил Кирун. — Чего от них можно ждать?
Вельможа глянул сквозь него и передернул плечами:
— Недоразвитые народы обычно видят сражение как поединок сильных, наиболее достойных мужей.
— Но эта бессмысленная резня… Герцог покачал головой:
— Именно эта бессмысленность меня и угнетает. — Он достал из кармана платок, повертел его в руках, словно не зная, что с ним делать. — Жаль, что мы не успели раньше.
Кирун не мог с ним не согласиться.
…Разведывательный отряд вошел в Ягодный Яр в три часа пополудни, но зарево пожара было видно давно, с того момента, как группа спустилась с лесистых холмов на равнину.
По пшеничному полю шла широкая просека — темная полоса частью вытоптанных, частью сожженных колосьев четко выделялась на желто-золотом фоне.
— Что твой большак, — сплюнул кто-то из солдат. — Пять рыцарей с копьями наперевес спокойно пройдут.
— Сколько зерна погубили, уроды забугорные. Крестьяне-то вкалывали, голодать теперь будут…
Немолодой бывалый вояка с сомнением посмотрел на затянутый алым дымом горизонт.
— Вряд ли, Пит, ой вряд ли.
Уже на ближних подступах к селу стало ясно, что старый солдат был прав: возле заросшего ряской пруда лежали тела четырех женщин. Все были убиты ударами ножа. Бросалось в глаза то, что смертельные раны нанесены уверенно и легко, походя. Без излишней жестокости, просто для того, чтобы убрать с пути досадное препятствие.