Бархатная мягкая тьма окутала, спеленала Хельва и потащила за собой. В ней вспыхивали огни — то неразличимые, далекие, то совсем близкие, похожие на светящиеся окна домов. Кожи касался холодный ветер, в ушах шумело. Сперва звук был нечетким, как грохот падающей воды, но вскоре распался на отдельные составляющие, на голоса, фразы, слова.
— Вернись, — шептал кто-то.
— Вернись ко мне. К нам. Я жду. Мы ждем.
— Вернись…
— Вернись.
Темнота лопнула, и Хёльв оказался в неприбранной, пыльной комнате. Дверцы шкафов были открыты, стекла разбиты. Поскрипывали половицы. Страницы лежавших на столе книг тихонько шелестели, словно их перебирала невидимая рука.
Медленно, неуверенно передвигаясь, цепляясь за спинки стульев, за скатерть, Хёльв подошел к окну. На улице ветшала осень. Землю устилал слой листьев, сиротливо чернели ветви деревьев. Далекий горный хребет казался зыбким плывущим миражом. Небо скрывалось за облаками.
— Я должен с тобой поговорить, — произнес за спиной юноши низкий негромкий голос.
В нем не было никакой угрозы, только печаль и усталость, но сердце Хёльва болезненно сжалось, заколотилось с утроенной силой. Ладони сделались влажными.
— Просто поговорить…
Юноша вцепился в подоконник, чувствуя, как встают дыбом волосы на затылке.
— Не бойся… не бойся…
Послышались шаги и тихий дробный перестук. Сквозняк усилился.
— Я не держу на тебя зла, — сказал голос, и на локоть Хёльва легла прохладная рука. Гибкие длинные пальцы сжали его плечо.
Этого он вынести не мог. Не имея сил даже застонать, юноша рванулся вперед, перегнулся через подоконник и полетел вниз, к поросшей бурьяном земле.
«Я сплю, — панически подумал он. — Я сплю, мне нужно проснуться»
Изо всех сил он потянулся вверх, словно желая выскользнуть из собственной кожи, вокруг снова потемнело, зарябила чехарда огней, и откуда-то издалека донесся голос Риль:
— Кажется, приходит в себя. Придержи ему голову. Хёльв открыл глаза и тут же зажмурился от яркого света, многократно усиленного блеском снега.
— Вот и ожил, сказал Лэррен. — Не стоило так волноваться. Чего с ним сделается? У него жизнь бурная, постоянно то повесить хотят, то соблазнить, то в казематах замуровать. Подумаешь, с кобылы упал.
— Сам дурак, — обиделся Хёльв. — Я не цирковой наездник, подобным фортелям не обучен.
— Моя вина, промахнулась с порталом, — проговорила чародейка и вздохнула.
Однако особо удрученной она не выглядела: сидела на вывороченной бурей сосне, болтала ногой и грызла сочное зеленое яблоко. Несмотря на мороз, ее куртка была распахнута. Возле волшебницы сидел калека-юродивый и восторженно рассматривал покрытую инеем веточку. Лошади стояли чуть в стороне, настороженно принюхиваясь к лесным запахам.
— Лучше плохой портал, чем двухнедельное путешествие в самой распрекрасной карете, — заметил эльф.
Ты не сердишься? — спросила Риль, кидая Хельву второе яблоко.
Тот помотал головой. Разве мог он сердиться после того, как волшебница предложила приятелям провести остаток зимы в ее доме в Хан-Хессе? И даже пообещала помочь найти работу? Он был готов терпеть и многочасовые разговоры на эйну, и споры о каких-то древних поэтах, и попытки накормить его «лучшим в мире» сушеным мхом — только бы поскорее выбраться из проклятой глуши и заночевать в тепле, под чистым одеялом.
— Конечно, не сержусь. — Хёльв широко улыбнулся.
— Замечательно. — Риль соскочила на землю, подошла к нему и осторожно дотронулась до его руки.
Хёльв вздрогнул, вспомнив прикосновение мертвого колдуна.
— Однако кое-что меня беспокоит, — задумчиво произнесла она.
Лэррен подошел ближе. Его лицо выражало вежливую заинтересованность.
— Что же именно? — спросил он.
— Как-то неправильно этот молодой человек сознание потерял.