То есть, иными словами, если верить Моррисону, тогда Хэйуорд хотел вернее, еле слышно выразил желание дать вооруженный отпор мятежникам. И помощник боцмана был готов его поддержать. Такое признание на суде прозвучало впервые. Ведь, как мы сегодня знаем, никто из лоялистов в день мятежа так и не рискнул пойти на открытое силовое сопротивление, и далее перешептываний дело не пошло. А тут выяснялось, что юный гардемарин вполне мог напасть на Чёрчилла (пускай само намерение выглядит немного нелепо что могли поделать полинезийские дубины против десятка мушкетов, да и сама личность Хэйуорда весьма далека от образа храброго воина; и тем не менее). Чем при таком развитии событий закончился бы мятеж неизвестно.
Я не берусь судить, имел ли место этот эпизод на самом деле. Не исключено, что Моррисон, цепляясь за соломинку, выдумал его на ходу, прямо в процессе перекрестного допроса Хэйуорда. Кстати, ничего подобного, никаких диалогов с гардемарином помощник боцмана в своем знаменитом и очень откровенном дневнике не упоминает. Мне думается, умный Моррисон, предчувствуя, как ему могут навредить недавние обвинения Хэйуорда, в отчаянии пошел на неожиданный и парадоксальный шаг.
Со скамьи подсудимых он словно «подмигивал» свидетелю, предлагая своеобразную сделку: да, ты только что оклеветал меня, косвенно причислив к мятежникам, но я не буду выдвигать тебе ответных упреков в трусости и подлости. Мало того, я готов представить тебя несостоявшимся героем, почти поднявшим руку (точнее, дубину) на свирепого Чёрчилла. А ты уж, не будь дураком, подтверди это и не топи меня окончательно. И мне поможешь, и себя облагородишь.
Но Хэйуорд, искренне ненавидевший мятежников, этого маневра Моррисона не понял. На все его вопросы бывший гардемарин «Баунти» и третий лейтенант «Пандоры» недоуменно отвечал: «Не помню».
Впрочем, данный подтекст их диалога всего лишь гипотеза, не более того. Члены трибунала также не очень поверили воспоминаниям Моррисона, и дальнейшего развития тема не получила. Напротив фамилии бывшего помощника боцмана «Баунти» в реестре суда появился зловещий, жирный и черный вопросительный знак
А затем на «сцену» вышел еще один свидетель, еще один гардемарин, так же, как и Хэйуорд, обиженный мятежниками, Джон Халлетт. И его показания чуть не погубили Джеймса Моррисона и Питера Хейвуда.
Молодой человек, презираемый командой «Баунти» и потому спущенный на баркас вместе со своим другом Хэйуордом первым, он, видимо, решил отомстить обидчикам по полной. Халлетт перечислил 17 человек, кого он видел в день мятежа с оружием в руках (включая обвиняемых Эллисона и Бёркетта). И среди них он прямым текстом назвал еще одного, сидящего на скамье подсудимых Моррисона.
По его словам, когда баркас отчаливал от судна, помощник боцмана, оставшийся на «Баунти» и вооруженный мушкетом, глумливо кричал у гакаборта: «Если мои друзья спросят обо мне, скажите им, что я где-то в Южных Морях!..».
Моррисон, ошеломленный таким поворотом событий, спросил Халлетта:
Можете ли вы положительно подтвердить перед богом и этим судом, что это был я и никто иной, кого вы видели вооруженным, и кому я адресовал вышеупомянутое издевательское изречение?
Гардемарин ответил так:
Я подтверждаю это, но не обратил внимания, кому конкретно было обращено это высказывание.
Так Джон Халлетт дал показания против бывшего помощника боцмана «Баунти». И вопросительный знак рядом с фамилией Моррисона превратился в твердый крест. А вскоре настал черед и Питера Хейвуда.
Халлетт вспомнил, что в утро мятежа видел его всего один раз. Хейвуд, безоружный, стоял на юте у левого борта и безучастно смотрел на связанного капитана. Блай повернул голову и что-то сказал ему (что именно, Халлетт не расслышал), и в ответ юный гардемарин якобы лишь рассмеялся. Затем развернулся и пошел прочь.
Был ли он свободен или находился по стражей? спросил суд.
Свободен, ответил Халлетт.
Имел ли место этот эпизод на самом деле? Или Халлетт все выдумал, желая коварно отомстить? Неизвестно. Но для суда этого оказалось вполне достаточно. Участь Питера Хейвуда, казалось, была предрешена.
Последним из экипажа «Баунти» в тот же самый день, 14 сентября, опрашивали Джона Смита, личного стюарда капитана и по совместительству помощника кока. Ничего нового для членов трибунала он не сообщил, показав, что из всех подсудимых видел с оружием в руках только Эллисона, Миллуорда и Бёркетта. Против Моррисона и Хейвуда улик у Смита не было.
Тяжелый день закончился короткими свидетельскими показаниями капитана и первого лейтенанта «Пандоры», Эдварда Эдвардса и Джона Ларкана, которые рассказали, как обвиняемые, один за другим, появлялись на борту фрегата во время поисково-карательной экспедиции на Таити.
На этом опрос свидетелей завершился. Со следующего дня, 15 сентября, началась вторая фаза трибунала защита. Каждому из подсудимых дали слово.
Защита
Оружейник Коулман защищался первым (и единственным в то субботнее утро). Он, чувствуя уверенность, попросил вызвать в суд боцмана Коула и задал ему всего один вопрос. Коул подтвердил, что Коулмана не пустили на баркас только по приказу Кристиана. На этом заседание трибунала, не продлившись, должно быть, и пятнадцати минут, закончилось.