До завтра, сказал Шилов.
Анна ничего не сказала, но утвердительно кивнула головой.
Анна вздрогнула, обхватила его шею руками и не раз, а без счету поцеловала, опять со стоном и каким-то нервическим припадком рыдания.
До завтра, сказал Шилов.
Анна ничего не сказала, но утвердительно кивнула головой.
Улики против кого-то
На другой день, утром, Анна была больна.
У нее болела голова, и она просила няню сказать это Смельскому, когда увидела его входящим в калитку дачи.
Когда женщина сообщила ему это, Смельский побледнел. Он не видел Анну уже два дня, а теперь, на третий, она отговаривается принять его болезнью. Что с ней? Если она больна, то кому и быть около нее, если не ему? Была минута, когда он хотел было насильно пройти к Анне и спросить ее о причине нежелания видеть его да, кстати, узнать, чем больна она. Может быть, что-нибудь серьезное? Ведь ему же это ближе и важнее, чем кому-либо.
Но он не сделал этого, он повернулся и ушел, сказав, что зайдет вечером, и просил передать барышне, что у него есть важные сообщения.
Он уехал в город вдвойне взволнованный и болезнью Анны, и новым оборотом, какое приняло сламотовское дело.
Как уже мы рассказывали, Сламота сделал находку в своем парке.
Когда для обозрения таинственной одежды был призван и Смельский, он просто опешил.
Это была по всем приметам та одежда, которая была надета на крестьянине, ехавшем в одном вагоне с Краевым.
Ее надо предъявить обвиняемому, быстро сказал он и передал во всех подробностях свое первое свидание с Краевым.
Граф покачал головой.
Уж очень все это странно и, что ни день, делается все необъяснимее.
Одежда была в тот же день отправлена к следователю, и на другой день утром Смельский поехал узнать о результатах предъявления.
Зайдя к камеру следователя, он получил сообщение, что обвиняемый узнал одежду и признал ее той самой, которая была на ехавшем с ним мужике.
Это большой шаг, добавил следователь, теперь только остается получить от обвиняемого признание насчет того обстоятельства, кто этот парень, как его зовут, потому что верить в то, что он просто ехал с ним в вагоне, глупо, сам факт говорит за то, что это один из сообщников ограбления, быть может, даже самый активный, который прибегнул к переодеванию и даже гримировке, ведь в вещах найден и парик
Из этого переодевания видно, что субъект принадлежит к классу интеллигентов, так же как и арестованный, и из этого в свою очередь вытекает обстоятельство, подтверждающее показание потерпевшего Шилова, что на него напал не один только Краев, но несколько человек.
Вывод был отчасти логичен, и Смельский невольно согласился с ним, хотя другое сомнение пришло ему на ум.
Зачем было Краеву, если он решился во всем запираться, описывать наружность парня и зачем признавать так просто и бестрепетно одежду?
Сообщив это свое соображение следователю, он, однако, не поколебал его первоначального образа мыслей.
В том виде, в каком дело предстало теперь, вследствие этой случайной находки, понимать его было гораздо проще. Да и в самом деле зачем нарочно искать осложнений, когда существуют факты, сами за себя говорящие. Зайдя к Краеву, Смельский застал его очень взволнованным.
Заключенный ходил из угла в угол быстрыми и неровными шагами.
Увидев защитника, он так и кинулся к нему:
Я узнал, Андрей Иванович! Да, да, это его одежда, в этой самой одежде парень сидел сзади меня в вагоне, но какое отношение имеет он к этому делу? Говорят, эту одежду вырыли где-то в сламотовском парке?
Смельский рассказал все известные ему обстоятельства, при которых Сламота извлек одежду.
Краев пришел еще в большее волнение:
Этот парень шел за мной всю дорогу, но только он был сильно пьян и шатался из стороны в сторону.
Краев говорил это взволнованным голосом, глаза его блестели, казалось, он схватился за это новое обстоятельство как утопающий за соломинку, но это была именно соломинка, не оказывающая никакой пользы.
Вернувшись в Сламотовку, Смельский сразу направился к даче Краевых.
Анны не было дома.
Известие это еще больше поразило его, чем утреннее, когда нянька сказала ему, что барышня больна и принять его не может. Чрезвычайно расстроенный, вернулся он к себе на дачу, вошел в комнату, и первое, что бросилось ему в глаза, было письмо.
Почерк Анны.
Он дрожащими руками разорвал конверт и, прочитав, выронил письмо, ладонями закрыл лицо и долго оставался так, в этой позе горя и отчаяния.
В письме заключалось следующее:
«Простите, Смельский, что я обнадежила вас возможностью брака со мною, на самом деле это невозможно. Забудьте обо мне, прощайте! Не ищите также со мною встречи и объяснения, я всячески хотела бы уклониться и от того, и от другого, потому что это письмо говорит все, что надо, и, надеюсь, не требует никакого возражения».
Смельский наконец очнулся от своего столбняка, очнулся потому, что перед ним вдруг мелькнула адски улыбающаяся физиономия Шилова, и так ясно, так явно, что он на минуту усомнился даже, было ли это обманом зрения или въяве.
И вслед за этим странным явлением словно повязка спала с его глаз.
Это его штука! прошептал он и прибавил хриплым от бешенства голосом: Ну, хорошо же, даром я не отдам ее тебе.