К сожалению, Сахновский не владел пером и не выступал в печати, но был весьма активным деятелем на беговом поприще. Старейший член Московского бегового общества, он пользовался исключительным авторитетом. К нему нередко приезжали совершенно незнакомые коннозаводчики, спортсмены и просто охотники, просившие советов и указаний. Многие верили ему слепо и лишь по его указаниям делали покупки для своих заводов. Когда костромской миллионер П. Г. Миндовский основал известное не только в России, но и в Европе Коннопромышленное общество, то именно Сахновский получил приглашение производить все закупки лошадей для этого громадного по тем временам предприятия. Он дал согласие, и до тех пор, пока дело находилось в его руках, оно процветало. Когда же Сахновский ушел, знаменитое Коннопромышленное общество вскоре прекратило свою деятельность.
Под давлением общественного мнения Московское беговое общество решило организовать случной пункт и купить для него производителем лучшего орловского рысака. У нас в России ни одно дело не может обойтись без бесконечных обсуждений и комиссий. Так и на этот раз была создана специальная комиссия. После целого ряда заседаний комиссия пришла к соглашению и большинством голосов вынесла решение купить Питомца против был один Сахновский, он стоял за Кречета. Сразу после заседания комиссия в полном составе выехала на дачу наездника Гирни, у которого стоял этот жеребец. Вывели Питомца. Момент был исторический, а Папаша Пейч в такие моменты бывал велик! Он склонил Гирню уступить жеребца за 15 тысяч рублей плюс право ежегодно крыть им кобыл. Все мы окружили Питомца и стали его осматривать. Подошел и Сахновский, взглянул на Питомца, махнул рукой и громко сказал: «Не то купили!» и удалился со двора, ни с кем не простившись. Слова Сахновского оказались пророческими. Питомец получал лучших кобыл, но оказался бездарным производителем. А Кречет не имел такого изысканного и разнообразного подбора маток, но оказался производителем выдающимся.
Маленький домик, в котором жили Сахновский с женой, внутри был уютен, как могут быть уютны и милы только те старые дома, где мирно много лет течет спокойная жизнь. Обстановка в домике была незамысловатой и скромной. В кабинете письменный стол и небольшая оттоманка, на которой по целым дням лежал старик Сахновский с книгой и карандашом в руке, делая бесконечные заметки в тетради и выписки из заводских книг. Вообще книг в доме было очень много. В гостиной, столовой и кабинете были развешаны портреты знаменитых рысаков, когда-то принадлежавших Сахновскому. Здесь я часто любовался знаменитым Кряжем, белым Лебедем, вороным Бархатным, прославившимся потом своими дочерьми в заводе герцога Лейхтенбергского. Во время революции почти все портреты перешли в мою собственность. Лишь один портрет, Кряжа, был передан старушкой Сахновской одному из сыновей Шибаева, с которым Сахновский дружил всю жизнь.
Сахновский происходил из столбовых дворян Калужской губернии. Во время Крымской кампании, несмотря на молодость, был назначен членом комиссариата, ведавшего хозяйственной частью русской армии. По окончании Крымской войны Сахновский оставил государственную службу и всецело отдался любимому делу, то есть лошадям. Завод Сахновского находился в Богородском уезде Московской губернии. В том же Богородском уезде, а именно при сельце Пушкине, был завод С. М. Шибаева, почти целиком собранный и поставленный Сахновским. Между двумя заводами существовала тесная связь, а первоначальное знакомство и деловые отношения между Сахновским и Шибаевым вскоре превратились в сердечную дружбу, связывавшую их всю жизнь. Как говорил мне Сергей Алексеевич, оба завода настолько тесно были связаны постоянными продажами и обменами, что Сахновский стал смотреть на шибаевский завод как на свое детище и принял заведование оным. Вскоре Шибаев предложил Сахновскому продать свой завод и работать на него. Выслушав предложение Шибаева, Сахновский, как он мне об этом рассказывал, всю ночь не спал и раздумывал. Жаль было расставаться с собственным заводом, но он решил уступить, приняв во внимание обещание Шибаева ассигновать крупные средства на покупку тех лошадей, которых сам Сахновский, человек относительно небогатый, приобрести в свой завод не мог. Сахновский хотел повести дело в широком масштабе, надеялся вывести замечательных лошадей и потому, как истинный охотник, пожертвовал своим самолюбием и поступил на службу к Шибаеву. Жертва большая, ведь он, столбовой дворянин, принадлежавший к калужскому и московскому дворянству, которое всегда первенствовало среди остального дворянства Российской империи, поступал на частную службу к купцу. Это произошло в конце семидесятых годов, когда дворянские традиции были еще очень сильными, потому в полной мере оценим жертву, принесенную Сахновским на алтарь коннозаводства.
Поступив к Шибаеву, он рьяно принялся за дело, произвел сортировку завода, оставив только хороших лошадей, и, пользуясь открытым ему кредитом, стал покупать жеребцов и кобыл. Сахновский не гнался за модой, не преклонялся слепо перед популярными линиями, шел самостоятельным путем, творил, искал и находил. В Замоскворечье он из бочки выпряг жеребца, возившего воду, это и был отец Кряжа, Красивый-Молодец, родоначальник той линии, которая в течение двадцати пяти лет играла в коннозаводстве решающую роль.