Когда Энтрери случалось бывать у Джарлакса, всегда заботившегося о надежной защите, он ясно понимал, что его настигнет мгновенная смерть, стоит сделать неверное движение и если у Джарлакса или кого-то из его подчиненных возникнет хотя бы малейшее подозрение в том, что у него что-то на уме. Невозможно было представить, чтобы у Двавел Тиггервиллис или любого другого хафлинга могли быть такие же вышколенные стражи. Но все же он пришел сюда с миром, хотя та часть его существа, что была воином, восприняла слова женщины как вызов.
Поэтому он просто ответил:
— Конечно.
— Несколько человек с пращами сейчас следят за тобой, — продолжала она. — А в пращах разрывные снаряды. И болезненно, и сокрушительно.
— Очень изобретательно, — похвалил убийца.
— Только так и можно выжить, — ответила Двавел. — Только будучи изобретательными, осведомленными и надлежащим образом подготовленными.
Молниеносным движением — у Джарлакса его бы уже убили за это — Энтрери перебросил кинжал в другую руку и сунул в ножны, потом выпрямился и отвесил Двавел глубокий почтительный поклон.
— Половина детей Калимпорта слушается Двавел, — сообщил Дондон. — Другая половина — вовсе не дети, — подмигнув, добавил он. — Но и они слушаются Двавел.
— И конечно, все они следили за Артемисом Энтрери с того самого мгновения, как он вступил в город, — добавила она.
— Очень рад, что моя слава бежит впереди меня, — важно произнес Энтрери.
— До недавнего времени мы не знали, кто ты, — ответила Двавел, чтобы осадить его, хотя он совершенно не был подвержен самомнению.
— И каким образом тебе это стало известно? — поторопил ее Энтрери.
Двавел чуть смешалась, поскольку, если бы она ему ответила, выдала бы сведения, которые намеревалась удержать при себе.
— А с какой стати ты решил, что я тебе отвечу? — сказала она, несколько раздосадованная. — К тому же у меня нет причин помогать человеку, сместившему Реджиса с места главы гильдии паши Пуука. Реджис обрел тогда такое положение, что мог помочь всем хафлингам Калимпорта.
Энтрери нечего было сказать, и он промолчал.
— Тем не менее нам нужно переговорить, — закончила Двавел, повернулась и указала на дверь.
Энтрери оглянулся на Дондона.
— Пусть остается со своими радостями, — сказала Двавел. — Ты хотел его освободить, но уверяю тебя, он вовсе не хочет уходить отсюда. Здесь прекрасная еда и хорошая компания.
Энтрери с отвращением взглянул на разнообразные пироги и сласти, на с трудом перекатывавшегося по ложу Дондона, на обеих женщин.
— Он не слишком привередлив, — со смехом заявила одна из них.
— Ему бы только преклонить сонную голову на чьи-нибудь теплые колени, — добавила другая, и обе захихикали.
— У меня есть все, что душе угодно, — подтвердил и Дондон.
Энтрери только покачал головой и вышел вместе с Двавел, проследовав за ней в ее комнату, охранявшуюся, без сомнения, гораздо лучше и находившуюся в глубинах «Медного муравья». Женщина опустилась в низкое мягкое кресло и показала убийце на другое. Энтрери было очень неудобно в маленьком креслице, не рассчитанном на таких рослых посетителей, его коленки оказались почти у самого носа.
— У меня в основном бывают хафлинга, — извиняясь, сказала Двавел. — Мы редко допускаем сюда чужаков.
Очевидно, она думала — Энтрери скажет, что очень польщен, но он промолчал, продолжая укоризненно глядеть на нее.
— Мы держим его здесь для его же блага, — прямо заявила Двавел.
— Дондон когда-то был одним из самых уважаемых воров Калимпорта, — парировал Энтрери.
— Когда-то, — подчеркнула она. — Вскоре после твоего ухода он прогневил одного пашу, обладавшего очень большой властью. По счастью, тот был моим другом, и я умолила его пощадить Лондона. Мы пришли к соглашению, что Дондон никогда не покажется в городе ни под каким видом.