Однако западные державы, продолжал посол США в Бонне, тверды в желании идти вперед. 21 июля 1970 г. они представили в письменном виде свои подробные предложения, затем были представлены предложения с новыми подробностями 23 сентября и 4 ноября, касающиеся доступа и федерального присутствия. Наконец, 5 февраля 1971 г. западная сторона передала комплексный документ по всем вопросам. По словам Раша, все эти предложения представляли собой дальнейшую эволюцию подхода западной стороны с учетом советской точки зрения[413].
Раш сделал ударение на том, что три державы по-прежнему придерживаются позиции, изложенной ими 5 февраля, и выступают против возвращения к старым формулировкам, что свидетельствует о серьезности их подхода к переговорам. «Мы выступаем против такого соглашения, сказал американский дипломат, которое требовало бы от нас дальнейших серьезных уступок СССР, в то время как советские представители сохраняли бы за собой свободу действий и могли бы вновь и вновь возвращаться к истории переговоров, проходивших все это время. Необходимо согласовать правила, согласно которым Советский Союз занял бы определенную позицию и более не возвращался к старому. Однако если Советский Союз, исходя из каких-то тактических соображений, не желает сейчас серьезного ведения переговоров, то мы не можем принудить его к этому. Но мы можем определить характер сложившегося положения. Мы хотим прийти к соглашению. У нас есть время и заинтересованность в достижении солидных результатов. У нас есть терпение, и мы готовы ждать, пока Советский Союз не придет к более разумной позиции»[414].
Говоря о преамбуле проекта от 5 февраля 1971 г., американский дипломат обратил внимание на то, что географическое определение «в Берлине и вокруг него» представляет собой, по его мнению, компромиссный вариант, так как вначале три державы исходили из понятия «весь Берлин», в то время как СССР говорили о «Западном Берлине». Свое резюме по этой части вопроса он сформулировал так: «Наша формулировка в Берлине и вокруг него выражение нашего компромиссного подхода, так как она дает нейтральное географическое описание района наших обсуждений. Я должен подчеркнуть, что соглашение, в котором стороны не могут договориться даже о названии области их согласия, вызвало бы возражения и сомнения в его ценности»[415].
Раш также выразил недовольство тем, что советские представители на заседании экспертов предприняли новые усилия, чтобы добиться от западных держав упоминания в преамбуле их согласия с политическим положением в ГДР и Восточном Берлине. «Однако, подчеркнул он, никто не может согласиться, и об этом уже было условлено раньше, на подрыв собственных юридических позиций»[416].
Американский посол не согласился и с предложением советской стороны включить упоминание о необходимости избегать напряженности и трений в преамбулу. Это положение в качестве обязательства четырех держав должно находиться в первой части, что, собственно говоря, и придавало бы ей смысл[417].
Раш изложил также свое понимание вопроса о том, почему советская сторона не согласна со словом «доступ». Он сказал, что «слово транзит, так как оно употребляется советской стороной, связано с суверенитетом ГДР и подразумевает рассмотрение Западного Берлина в качестве отдельной единицы. Мы за нейтральное понимание смысле слова транзит без всякой политической окраски»[418].
Абрасимов, отвечая американскому послу, прежде всего коснулся вопроса о «помехах» на коммуникациях с Западным Берлином. «Советская позиция по этому вопросу, сказал он, хорошо известна и остается неизменной. Мы не видим смысла в дальнейшей дискуссии по этому вопросу, поскольку протесты трех держав лишены как политических, так и юридических оснований. Организация провокационных демонстраций ФРГ в Западном Берлине происходит с ведома трех держав, хотя им известно отношение Советского Союза и Германской Демократической Республики к этим провокациям и то, что эти действия неизбежно влекут за собой ответные меры со стороны социалистических стран. Так что если кто-то и создает ненужные трудности и осложняет атмосферу переговоров, то это отнюдь не Советский Союз и не Германская Демократическая Республика, а западная сторона. Если не предубежденно смотреть на вещи, то нельзя не видеть, что реакция ГДР на последние акции ФРГ является вполне законной и даже весьма умеренной, если учесть, что лишь за последние четыре месяца в Западном Берлине ФРГ устроила двадцать только крупных политических демонстраций своего противоправного присутствия»[419].
Абрасимов напомнил интервью, которое Брандт дал западноберлинской радиостанции 5 марта 1971 г. Федеральный канцлер сказал, что, в общем и целом, во время переговоров по Западному Берлину было бы не очень целесообразно устраивать соревнования в активности политических партий в этом городе. Затем он добавил: «У меня такое чувство, и я должен честно сказать, что некоторые господа находились там теперь в течение нескольких недель чаще, чем раньше в течение нескольких лет»[420]. Советская сторона заявила поэтому протест против подобных «незаконных и провокационных действий ФРГ, направленных на ухудшение обстановки в Западном Берлине»[421].