Глава 6. «Месяц в Дахау»: на перекрестке двух тоталитарных режимов
Начиная с 1990-х годов, после «Романа» (1985-1989), восходящего к традициям классической русской литературы XIX века, Сорокин в своих текстах еще больше отдаляется от советского контекста, решительно подводя черту под интересом к соцреализму530. Из произведений 1990-х годов отчасти уходят даже российские реалии; в них, как и в «досоветском» «Романе», Сорокин обращается к историческому прошлому, на этот раз к общей истории двух тоталитарных режимов: в Германии 1933-1945 годов и в СССР эпохи позднего сталинизма и вплоть до 1953 года.
Со времен Второй мировой войны советским авторам трудно было однозначно высказываться о Германии. Скандальная попытка двух тоталитарных государств заключить союз, закрепленная пактом Молотова Риббентропа 23 августа 1939 года и сделавшая возможным совместный раздел Польши в начале Второй мировой войны, после 1945 года оказалась болезненной темой для советской политики памяти. Кроме того, искусственно созданный образ единого советского народа не позволял признать тот факт, что в 1941-1945 годах на оккупированных советских территориях жертвами нацистов были прежде всего евреи. Документальные свидетельства о геноциде советских евреев в годы Холокоста, например составленную Ильей Эренбургом и Василием Гроссманом «Черную книгу» (1946-1948), опубликовать не удалось. Вместе с тем до 1953 года цензура запрещала писать о тоталитарном характере советского строя, поэтому в позднесоветскую эпоху сложилась и прочно закрепилась традиция изображать нацистский режим так, чтобы в нем угадывался намек на советский тоталитаризм. В послевоенные годы народное сознание двусмысленно воспринимало сведения и художественные произведения о нацистской Германии, в том числе книги Юлиана Семенова и многосерийный фильм Татьяны Лиозновой о работающем в СД советском разведчике Штирлице, который стал персонажем многочисленных анекдотов. Сорокин, работая над сценарием для документального фильма-коллажа Татьяны Диденко и Александра Шамайского «Безумный Фриц» (1994), тоже отдал дань этой традиции531.
Написанный в середине 1990-х годов сценарий относится к периоду, когда Владимир Сорокин несколько раз ездил в Германию по немецким грантам и, с одной стороны, писал «на заказ», с другой создавал фантастические гротески на тему взаимоотношений России и Германии, в результате чего его портфолио пополнилось новой темой532 и новым «модусом гетеротопического письма»533. Поездки включали участие в конференции, организованной Мюнхенским университетом в марте 1991 года534, стипендию от Германской службы академических обменов (DAAD) в 1992 году535, чтение лекций по литературе в Свободном университете Берлина в рамках «почетной профессуры имени Самуэля Фишера» в летнем семестре 1998 года. В 1988 году Сорокин впервые поехал в Берлин, но ненадолго, а следующее, более продолжительное путешествие в Германию пришлось еще на позднеперестроечный период: в 1990 году он провел несколько месяцев в писательской резиденции при международном центре литературы и искусства «Вилла Вальдберта» в Фельдафинге близ озера Штарнберг к югу от Мюнхена.
Главным результатом поездки стала повесть «Месяц в Дахау». Впервые она была опубликована в 1992 году. Цюрихское издательство Haffmans напечатало «Месяц в Дахау» в несовершенном немецком переводе Петера Урбана536. Почти одновременно вышла полуофициальная русская версия (без нумерации страниц, указания издательства и места издания или ISBN) книга формата 16,5 на 30 см, над оформлением которой работал Игорь Захаров-Росс: нечетные страницы были заполнены двенадцатью фотографиями автора, явно любующегося собственной представительной внешностью. Если пролистать снимки, получается анимация, обрамленная концептуалистскими изображениями сырого мяса и облачного неба537. Тамиздатовский оригинал был впервые переиздан в России в двухтомнике Сорокина, выпущенном в 1998 году538.
В отличие от большинства ранних текстов Сорокина, в «Месяце в Дахау» угадывается связь с событиями жизни самого автора, особенно поездкой в Баварию в 1990 году. 2 мая 1990 года дата, когда главный герой отправляется из Москвы в Мюнхен, очень близка к реальной дате начала этой поездки. Другие даты, относящиеся к вымышленному сюжету, тоже почти совпадают с датами путешествия самого автора. Более того, Сорокин и его герой едут почти в одно и то же место в окрестности Мюнхена, к северу от которого расположен город Дахау, и почти в одно время. Подобная автобиографическая точность для Сорокина исключение. Однако биографические параллели на этом не заканчиваются: главный герой «Месяца в Дахау» русский писатель, полный тезка и однофамилец автора539. Разумеется, не стоит отождествлять вымышленного персонажа с носящим те же имя, фамилию и отчество автором, который, как сам он признавался в эссе, опубликованном в 1991 году в немецкой газете die tageszeitung (taz), останавливался в Дахау лишь на одну ночь и провел всего два часа на территории концлагеря540. К тому же автор предпочитал наслаждаться устрицами с шабли на живописном мюнхенском рынке Виктуалиенмаркт, тогда как своего литературного тезку он обрек на физические и душевные страдания в вымышленном концентрационном лагере Дахау по-прежнему действующем и не освобожденном американцами в апреле 1945 года. Концептуалистское понятие «персонажного автора», предложенное Свеном Гундлахом541, приложимо к «Месяцу в Дахау» больше, чем к какому-либо другому произведению Сорокина542. В немецкой части сюжета нет ничего автобиографического, поэтому «Месяц в Дахау» скорее эксперимент с дневниковой прозой, повествованием от первого лица и поэтикой внутренних переживаний, ощущений и фантазий, наиболее ярко воплощенной в технике потока сознания Джеймса Джойса.