Повествование от первого лица в «Месяце в Дахау»543 очевидная «неправда»544. То, что нарратив никак не соотносится с реальностью, явствует уже из искажения исторических фактов: из текста мы узнаем, что в мае 1990 года функционирует концлагерь Дахау, «пыточный курорт». Вымышленное альтер эго автора странствует по «анахронической и фантастической»545 альтернативной истории, где Иоахим фон Риббентроп (1893-1946), министр иностранных дел при Гитлере, в 1958 году еще жив546, а культ Гитлера в его родном городе Браунау-на-Инне в Верхней Австрии доведен до гротеска (в вымышленном мире на границе Австрии и Германии десять тысяч квадратных метров занимает воссозданный рельеф лица Гитлера547). Главное отклонение от исторических фактов заключается в давнем союзе между нацистской Германией и СССР, не прерванном 22 июня 1941 года, когда Германия в действительности напала на Советский Союз, мотив, к которому Сорокин еще вернется в «Голубом сале» (1999).
Имя главного героя читатель узнает из выданного ему разрешения на выезд за пределы СССР (до конца перестройки рядовые граждане не могли поехать за границу) оно приведено на первой странице повести и больше напоминает тюремный приговор:
РАЗРЕШЕНИЕ
Сорокину Владимиру Георгиевичу, 7.8.1955 г. рождения, русскому, беспартийному, разрешается беспрепятственный выезд из СССР в Германскую империю для проведения летнего отпуска (28 суток) в концентрационном лагере города Дахау548.
Разрешение на выезд вымышленный Владимир Сорокин достает с большим трудом: «Все со страшными муками, напряжением. И унижением. Мегатонны унижения»549. Беспрерывное унижение и память о страданиях людей в советском государстве представлены как узаконенный террор с пафосом, характерным для диссидентской литературы:
Уже полвека мы без ног, нас бьют, а мы встаем, нам мочатся в лицо, как мочился мне Николай Петрович на первом допросе, а мы утираемся550.
Афористичная фраза «нам мочатся в лицо» в грубой форме отражает распространенные жалобы на незаконные вызовы на допросы в милицию, КГБ или суд. Через такое же унижение герой проходит, когда, путешествуя поездом, пересекает две государственные границы советско-польскую и (безо всякой необходимости) австро-германскую.
Однако восприятие жертвой окружающей действительности меняется, как только герой прибывает в вымышленный действующий концлагерь Дахау 1990 года. Сорокин переворачивает ключевой для советского человека принцип отношения к миру: «Заграница" всегда олицетворяла рай, адом же был [советский] концлагерь»551. Герой «Месяца в Дахау», наоборот, отправляется в лагерь за рубеж и наслаждается этой поездкой: ему мил «запах ЛАГЕРЯ, святой, родной, дорогой»552. Живя в образцовом нацистском концлагере, герой упивается «вином наслаждения»553. Лагерные пытки воплощаются в стереотипные немецкие образы двух героинь «Фауста» (1790/1832) Гете: «ОНА, двухголовая женщина в черной гестаповской форме. Моя Адская Прелесть, слева Маргарита, справа Гретхен»554, наделенных к тому же чертами многих «сильных женщин» мировой литературы555, в том числе булгаковской Маргариты. Маргарита и Гретхен два лика Януса в женском обличье, члены СС, сочетающие в себе два извращения мазохизм и садизм: «Непреклонность захермаз охов ской Ванды, расторможенность садовской Жюстины»556. Для советских граждан необходимость подвергаться пыткам в неонацистском лагере закреплена незыблемым авторитетом Владимира Ильича Ленина:
НЕ
НАДО
НЕНАДО
НЕНАДОНЕ
НАДОНЕНАДО
НЕНАДОНЕНАДОНЕ НАДОНЕНАДОНЕНАДО НЕНАДОНЕНАДОНЕНАДОНЕ НАДОНЕНАДОНЕНАДОНЕНАДО НЕНАДОНЕНАДОНЕНАДОНЕНАДОНЕ НАДОНЕНАДОНЕНАДОНЕНАДОНЕНАДО НЕНАДОНЕНАДОНЕНАДОНЕНАДОНЕНАДО НЕНАДОНЕНАДОНЕНАДОНЕНАДОНЕНАДОНЕ НАДОНЕНАДОНЕНАДОНЕНАДОНЕНАДОНЕНАДО ПРОТИВИТЬСЯГНОЙНОБЕЗУМНОМУР АЗЛАГАЮЩЕМУ СЯКРОВАВОЙСПЕРМОЙНАСИЛИЯХУЮ-ТОТАЛИТАРИЗМА.АНАДОУМЕТЬОТДАВАТЬСЯЕМУСНА-СЛАЖДЕНИЕМИСПОЛЬЗОЙДЛЯОБЩЕГОДЕЛА В. И. ЛЕНИН557
Фантасмагорический «мазохистский отпуск», проведенный главным героем в Дахау, разбит на двадцать пять фрагментов, в каждом из которых описано его пребывание в одной из двадцати пяти пыточных камер; эта часть повествования изобилует сценами жестокости, секса, вынужденного каннибализма, дефекации, а также многочисленными литературными реминисценциями. В первой камере «Владимира Сорокина» «всего лишь» избивает стеком его немецкая «возлюбленная» («любовь моя»), она сдирает у него ногти и заставляет его их съесть558. Куда более гротескно выглядят пытки в камерах 6 и 20, где альтер эго автора приходится пожирать человеческую плоть русской девочки559 и еврейского мальчика560. В седьмой камере герой подвергается анальному изнасилованию со стороны немецкой овчарки561, а в камерах 9 и 10 его насильно кормят, затыкая ему анус и не оставляя иного выбора, кроме как в конце концов испражниться на фотографию своей покойной матери562, что отсылает сразу к двум выражениям относительно безобидному «насрать мне на это» и самому распространенному матерному ругательству «ёб твою мать». Некоторые пытки аллюзии на страдания Христа (камера 15) и христианских мучеников (камера 24): «Владимира Сорокина» распинают на кресте «как Петра», то есть вверх ногами563. Череда фантасмагорических пыток и связь с традиционными христианскими представлениями о святости страдания позволяют назвать «Месяц в Дахау» вторым после «Тридцатой любви Марины» «текстом жертвы» в творчестве Сорокина.