Как и митрополит Игнатий, Манук-бей критически относился к российской политике в отношении Молдавии и Валахии. В своей записке он продемонстрировал неэффективность российского протектората, перечислив многочисленные нарушения положений Бухарестского мира касательно княжеств. Манук-бей сообщал, что каймакамы (представители) Иоана Караджи и Скарлата Каллимахи, назначенные после заключения мира, сразу же начали собирать налоги, предназначавшиеся для уплаты дани Порте, вопреки оговоренному в мирном договоре освобождению княжеств от таковой на двухлетний срок[281]. Чтобы заставить Порту вернуть княжествам незаконно собранную с них дань, Манук-бей предлагал сосредоточить на границе российские войска и потребовать уступки молдавской территории вплоть до реки Сирет, что составляло одно из промежуточных требований российской стороны во время мирных переговоров 18111812 годов, закончившихся уступкой Бессарабии[282]. В качестве альтернативной стратегии российский посланник в Константинополе мог требовать смещения Караджи и Каллимахи и их замены господарями, избранными боярами, при условии, что избранники обязуются исполнять положения Бухарестского договора по части налогообложения[283].
Записки Игнатия, Ипсиланти и Манук-бея попали в руки Каподистрии, курировавшего восточную политику России начиная с Венского конгресса. Как и все эти авторы, фактический министр иностранных дел выступал за избрание Россией более активной и настойчивой позиции в отношении Османской империи. Уже во время работы конгресса Каподистрия постарался убедить Александра I поднять Восточный вопрос и, в частности, требовать от Порты исполнения положений Бухарестского мира, которые среди прочего предполагали предоставление сербам автономии[284]. Каподистрия и А. С. Стурдза, ставший его секретарем и конфидентом в данный период, полагали, что подобная поддержка Россией освободительных стремлений балканских народов не противоречила ее борьбе с революцией в Европе. Поскольку балканские народы были скорее данниками, нежели подданными султанов, поддержка их требований рассматривалась Каподистрией и Стурдзой как вполне совместимая с политикой Священного союза, созданного для обеспечения лояльности европейских подданных своим государям[285].
В процессе разработки инструкций для нового российского посланника в Константинополе Г. А. Строганова Каподистрия еще раз изложил Александру I свое видение восточной политики России. Он предлагал использовать многочисленные нарушения Бухарестского договора Османами для того, чтобы вовсе отменить это наспех заключенное и во многом неудовлетворительное соглашение. Вместо этого он советовал царю потребовать от Порты заключения нового соглашения и подкрепить это требование, в случае необходимости, демонстрацией силы. Чтобы «избавить навсегда молдаван, валахов и сербов от произвольного и притеснительного правления», Каподистрия предлагал превратить Молдавию, Валахию и Сербию в союзные государства и посадить на их престолы немецких принцев, что позволило бы «согласить все выгоды и уничтожить всякий предлог к подозрениям». В качестве компенсации Порта могла бы получить право закупки провизии в княжествах по умеренной цене. Одновременно можно было бы «даровать княжествам европейское существование», поставив их «под защиту ручательства не только России и Австрии, но даже, если нужно, Великобритании и Франции»[286]. Приглашая другие европейские державы присоединиться к режиму протектората над княжествами, Россия могла преодолеть подозрения и зависть с их стороны и продемонстрировать им пример политики, которой будет придерживаться, «когда доведется отдать Эллинам наследство их предков». Тем временем экономическое развитие Молдавии, Валахии и Сербии заставило бы других христианских подданных султана «возлагать свои упования на справедливость и щедрость России»[287].
Александр I нашел программу действий, предложенную Каподистрией, «хорошо продуманной», но неприемлемой, поскольку она требовала «выстрелить из пушки» и тем самым поставить под вопрос хрупкий мир, только что установившийся в Европе. «Деятели революции ничего бы так не желали, как разрыва между мной и турками», отметил царь, демонстрируя свое нежелание рисковать сотрудничеством с другими европейскими монархами в деле подавления революции[288]. Ответ Александра I свидетельствует о том, что «возвышенный мистицизм» Священного союза был чем-то большим, чем просто хитрым прикрытием, под которым, по утверждению некоторых авторов, русский царь якобы преследовал реальные геополитические интересы[289]. Восточная политика Александра I по факту соответствовала консервативным принципам международного порядка, установившегося при непосредственном участии России в постнаполеоновской Европе. Хотя османский султан не входил в Священный союз, царь отказался ставить под сомнение существование Османской империи на Венском конгрессе или в последующие годы[290].
Каподистрия был вынужден отказаться от своего плана «с тяжелым сердцем»[291]. Хотя он и передал Строганову записки Игнатия, Ипсиланти и Манук-бея, инструкции, составленные им для нового посланника, существенно отличались от предложений этих авторов и его собственных предпочтений. Строганов должен был убедить Порту в дружественном расположении российского императора и в его желании упрочить мир и согласие в отношениях между султаном и его христианскими подданными посредством исполнения существующих русско-османских договоров[292]. Инструкции, полученные Строгановым, исключали возможность новой войны с Османской империей и запрещали ему использовать угрозу войны в качестве средства давления на османское правительство[293]. Сознательный отказ Александра I от использования своих преимуществ негативно повлиял на ход переговоров Строганова с Портой, которые вскоре зашли в тупик.