Раздается отдаленный смешок, и сон меняется.
Ты видишь кукол, Сяо Ан?
Я снова ребенок, сидящий на плечах отца. Слышится характерная мелодия погребальная панихида. Мама хлопает в ладоши, отвернув от меня лицо.
Повернись, прошу ее, я хочу посмотреть тебе в лицо. Хочу знать, кто ты.
Кажется, она меня не слышит.
Отец показывает вперед.
Ты видишь кукол? снова спрашивает он.
Я смотрю на сцену. Там мужчина и женщина. Или, может, мальчик с девочкой.
Чудовища, похожие на людей. Уродливые существа с искривленными конечностями и неестественно согнутыми головами. Они кружатся и раскачиваются, и тут из-за ширмы доносится хихиканье. Музыка становится громче, оплакивая гротескный танец.
Чудовища, похожие на людей. Уродливые существа с искривленными конечностями и неестественно согнутыми головами. Они кружатся и раскачиваются, и тут из-за ширмы доносится хихиканье. Музыка становится громче, оплакивая гротескный танец.
Что ты видишь, Сяо Ан?
Отец поднимает меня с плеч и разворачивает лицом к себе и матери.
Их охватывает пламя, и я кричу что есть сил.
Я зажмуриваюсь, чтобы не видеть их лица. Их тающие, будто свечной воск, лица, которые стекают, капают, растворяются. Я сопротивляюсь, но отец поворачивает меня обратно к сцене, и я открываю глаза. Марионетки извиваются, не попадая в ритм смертельного реквиема. Я брыкаюсь и извиваюсь, но он держит меня крепко, точно в тисках.
Когда кукла-девочка отрывает голову кукле-мальчику, я снова начинаю кричать.
Свет на сцене гаснет, мир тонет во тьме.
Проснись, Ан. Просыпайся, нам пора.
Я открываю глаза.
За окном еще ночь. Моргаю, чтобы прогнать пелену с глаз и туман из головы, все еще пребывая во власти разрозненных образов из сна, мешающихся с реальностью. Меня бьет дрожь, и я стараюсь не думать о кошмарном кукольном спектакле из сновидений. Однако до сих пор слышу голос, эхом отдающийся у меня в ушах. Нежный, любящий.
«Проснись, Ан».
Может, он принадлежал моей матери?
Я встаю, потирая виски, из горла вырывается хриплый стон. Во рту пересохло и ощущается сладковатый привкус, волосы спутаны, кожу стянуло. Шум в голове куда громче, чем в переполненной посетителями таверне, а ведь я не выпила ни капли. Интересно, как Тай Шунь будет чувствовать себя утром? Мне нужно принять ванну. Когда я бреду через комнату, лунный свет отражается от какого-то предмета на столе.
Стеклянный флакон.
«Тяжело, наверное, не помнить собственную мать».
Боль в груди нарастает, расползаясь по телу, словно проклятая пустыня, оставляя меня опустошенной и голой. Я покачиваю флакон, и прозрачная жидкость в нем приходит в движение. Императрица сказала, что настойка поможет мне вспомнить события прошлого.
Она выглядит безобидно, да и у Чжэньси нет причин, ну, отравить меня. Это даже смешно. Что за абсурдная идея!
Она сделала все возможное, чтобы мое пребывание во дворце оказалось приятным.
Вынимаю пробку. Семя надежды, которое я давно пытаюсь искоренить, грозит снова пустить корни. Возможно, на этот раз я действительно вспомню.
Я делаю глоток, и настойка прохладной змейкой стекает по пищеводу. Она безвкусная, почти как вода.
Минуты идут, но ничего не происходит. Глупо было даже надеяться.
Я зажигаю лампу, набираю ванну и погружаюсь в нее. Постепенно мои веки тяжелеют. Нежась в теплой водичке, опускаюсь все глубже, и мне начинает казаться, что я плаваю в открытом море.
«Как много воды», думаю я. Чересчур. Слишком глубоко, слишком тяжело. И она давит мне на грудную клетку.
Я задыхаюсь и отплевываюсь. Вода расплескивается во все стороны, когда я поспешно перелезаю через край деревянной ванны, широко раскрыв глаза. Из горла рвется крик.
Дыши. Черт бы тебя побрал, дыши.
Я делаю вдох. И уголек памяти, наконец, разгорается в большой костер воспоминаний.
Мне четыре года, я в саду. Сижу на пожухлой траве. У меня в руке безжизненная птичка вроде воробья, но с желтоватым гребешком.
Молодец, Сяо Ан, умная девочка.
Я улыбаюсь отцу, а сердце раздувается от гордости. Лицо у него гладкое, красивое. Он не носит маски.
Тут прибегает мать. Черты ее лица, напротив, искажены от ужаса. Она зажимает рот рукой.
Что ты с ней делаешь? ахает она, завидев мертвую птаху в моей руке. Что ты заставил ее сделать?
Другое воспоминание.
Я плачу. Мама крепко обнимает меня.
Нам нельзя этого сделать, нам нужно обеспечить ее безопасность.
Блокировка, которую ты наложила на ее меридианы, не будет длиться вечно, она лишь делает ее магию неуправляемой. Рано или поздно ее умение вырвется на волю, что приведет к новым несчастным случаям в будущем. Она навредит себе, если не сможет контролировать свою магию. Отдай ее мне. Позволь мне обучать ее, помочь ей овладеть своей магией.
Нет. Ты не сделаешь ее убийцей.
Империя нуждается в ней.
Меня не волнует, в чем нуждается Империя! Она твоя дочь
Меня не волнует, в чем нуждается Империя! Она твоя дочь
Неужели ты забыла, что означает преданность? произносит отец с опасным блеском в глазах. Она и есть та самая Похитительница Жизни, и ты ничего не можешь с этим поделать. Отдай ее мне.
Он делает шаг вперед. Воздух вокруг него мерцает.
Ты никогда не получишь ни ее, ни ее силу, чудовище! кричит мама. Она заслоняет меня и выбрасывает вперед руку.