Перед угрозой военного конфликта между двумя германскими государствами, который не оставил бы равнодушным всю Европу, Петербург поддерживал кажущееся австро-прусское единство: «Мы сожалели бы, подчеркивал Горчаков, о разрыве между двумя великими германскими дворами»[942]. Российский министр выступал противником разногласий между Австрией и Пруссией не только в датском вопросе[943], но и по целому ряду политических проблем[944]. Ради того, чтобы добиться «наиболее благоприятного исхода» Венской мирной конференции для Дании, особенно учитывая «предстоящую династическую связь с Датским двором», Горчаков в сложившихся обстоятельствах считал целесообразным пойти на «сближение с Австрией», чем он даже «вызвал недовольство у императора»[945]. Поддержание взаимопонимания между двумя германскими великими державами, по мнению Горчакова, являлось залогом того, что ни одна из этих держав не «упадет в руки Франции»[946], что также было очень важно для России. Вместе с тем, Горчаков критически относился к перспективе такого единства двух германских противников. В письме Кноррингу в Вену он делился своими размышлениями: «В данный момент дворы берлинский и венский едины в датском вопросе. Но сохранится ли это на длительное время? Не повторится ли более прежнее соперничество?»[947]
Тем не менее, Бисмарк через Редерна убеждал Горчакова в искренности австро-прусской дружбы: «Высочайший (прусский В. Д.) двор воодушевлен искренним желанием сохранить искреннее взаимопонимание с венским кабинетом и идти ему навстречу в той мере, в какой позволят прусские политические и торгово-политические интересы»[948]. Примечательно, правда, что если политические интересы временно и позволяли это, то прусские торгово-политические интересы свидетельствовали об обратном. Попытка южногерманских государств более свободно действовать в рамках Таможенного союза[949] и для возобновления своего участия в Таможенном союзе добиться подписания между Пруссией и Австрией предварительного таможенного соглашения[950] была жестко и в ультимативной форме пресечена Бисмарком, не желавшим распространения австрийского влияния на Таможенный союз[951]. 1 октября все члены Таможенного союза подписали договор о продолжении действия Союза на старых основаниях и в прежнем составе[952].
Конечно, этот экономический фактор по сравнению с датским вопросом отступал на второй план. Заподозрить Бисмарка в его антиавстрийских настроениях в это время было также непросто, как, правда, и опровергнуть их. «Московские ведомости» писали по этому поводу: «Прусско-австрийский союз <> принадлежит к замечательнейшим событиям нашего времени <> ему суждено, по-видимому, оказать немалое влияние на общие дела Европы»[953].
Конечно, этот экономический фактор по сравнению с датским вопросом отступал на второй план. Заподозрить Бисмарка в его антиавстрийских настроениях в это время было также непросто, как, правда, и опровергнуть их. «Московские ведомости» писали по этому поводу: «Прусско-австрийский союз <> принадлежит к замечательнейшим событиям нашего времени <> ему суждено, по-видимому, оказать немалое влияние на общие дела Европы»[953].
Пока же этот союз демонстрировал такое влияние на решение датского вопроса. В письме Вертеру 6 августа Бисмарк высказывал свое убеждение, что если Германский союз не мог доказать свое право на управление Гольштейном, то на Шлезвиг, который и не принадлежал Германскому союзу, и Лауэнбург у Союзного сейма тем более не было никаких прав. Бисмарк апеллировал к тому, что король Кристиан IX управлял этими герцогствами после своего вступления на престол единолично и после заключения мирного договора передал полномочия в управлении этими землями не Германскому союзу, но исключительно Пруссии и Австрии. По этой причине законность управления этими землями Пруссией и Австрией, по его мнению, оспорить было бы очень сложно, «пока один из наследных претендентов не доказал в убедительной форме свое право»[954] на герцогства. Таким образом, сохраняя свой наблюдательный статус в герцогствах, Пруссия и Австрия фактически присваивали себе исключительное право арбитра в споре между Ольденбургом или Августенбургом.
А если бы их права не были доказаны? «Счастливейший из министров»[955], как называли Бисмарка «Санкт-Петербургские ведомости», наслаждался тем, что «работы венской конференции идут так медленно, что все газеты, кроме немецких, перестали интересоваться ими»[956], и пока на этот вопрос и не собирался отвечать. Однако именно в исключении этого вопроса из повестки дня, в подведении сомнения под законность правопритязаний двух герцогов и заключалась стратегия Бисмарка на данном этапе решения датского конфликта, что не могло остаться незамеченным в Петербурге[957].
Вопрос о престолонаследии был обойден 30 октября 1864 г., когда в Вене был подписан мирный договор[958]. Согласно этому договору, Дания уступала Пруссии и Австрии в совместное управление герцогства Шлезвиг, Гольштейн и Лауэнбург, а также часть своей коренной территории южнее границы Ютландии и ряд островов.