Петербург продолжал сохранять нейтралитет. В середине марта датский министр иностранных дел Джордж Квааде перечислял в письме датскому посланнику в Петербурге Плессену те нарушения, которые производила прусская и австрийская администрация в Шлезвиге. По мнению датского министра, они доказывали истинные мотивы, которыми руководствовались два великих германских государства на датских территориях. «Нельзя не распознать властолюбивых замыслов, отмечал Квааде, скрывающихся под заявлениями, посредством которых германские державы стараются усыпить совесть других государств Европы». Сделанная Александром II в спокойных тонах помета отчетливо характеризует занимаемую Петербургом в это время позицию: «Сильно преувеличено, но, вероятно, частью верно»[811].
Разгром датчан под Дюббелем 18 апреля[812] и оставление ими Фредерисии[813] закрепляли военные победы Пруссии. Теперь союзные войска оккупировали весь Шлезвиг и значительную часть собственно датской территории Ютландии. Исход военной кампании был уже очевидным. «Московские ведомости» видели в этом победоносном шествии прусской армии непосредственно накануне открытия конференции «действие мастерской руки» и писали, что «тем опаснее для Европы то выгодное положение, которое Пруссия займет на конференции»[814].
Начинавшаяся в целях восстановления принципа соблюдения Лондонских протоколов война постепенно вела к отмене этих самых протоколов в одностороннем порядке и к необходимости пересмотра вопроса о статусе спорных территорий. Это предоставляло Бисмарку долгожданную возможность провести решение датского вопроса по прусскому сценарию. «Московские ведомости» писали, что на предстоящей конференции Бисмарк «пустит в ход всю свою изворотливость и, вероятно, также не поскупится дать образчик своей бесцеремонности»[815]. В одном из майских номеров знаменитого берлинского юмористического журнала «Кладдера-датч» была напечатана интересная карикатура, изображающая отправляющегося на конференцию дипломата, к которому обращается стоящий рядом с трофейной пушкой доблестный солдат со словами: «Теперь твоя работа, дорогой брат! То, что мы взяли оружием, вы должны еще раз завоевать пером. Смелее! Но, возможно, тебе понадобится мой перочинный нож? Он оказал мне хорошую услугу под Дюббелем»[816].
Первые заседания мирной конференции, открывшейся 25 апреля в Лондоне, прошли в спорах относительно условий предстоящего перемирия. «Неужели упорство Пруссии или Дании восторжествует над усилиями всех остальных великих держав?» задавали вопрос «Санкт-Петербургские ведомости»[817].
Проходящие на конференции дебаты обостряли датскую проблему. В обмене дипломатическими предписаниями между Петербургом и Берлином также ощущалась напряженность, облаченная по дипломатическим правилам в изъявления крепкой дружбы между двумя государствами, заинтересованными в утверждении и сохранении мира в Европе.
В совершенно секретном письме российский министр иностранных дел обращал внимание Убри на то, что «далекий от руководства в датском вопросе установленными принципами и четкими идеями Берлинский кабинет, похоже, отказывается от гибкой политики с тайным умыслом сохранить все выгоды и закрепить за собой все возможные шансы, которые могут возникнуть из ожидаемых осложнений. Мне едва ли нужно сообщать об опасностях такого отношения»[818]. Заявления Бисмарка и фактические действия прусской стороны казались Горчакову противоречивыми. Об этом он заявил на встрече 19 апреля с прусским уполномоченным Фердинандом Ясбоном фон Пирх-Вобензином: «Между двумя друзьями, которые хотят помогать и защищать друг друга, необходима, прежде всего, открытость и ясность, чтобы можно было оказывать помощь без всяких задних мыслей и непоколебимо». Когда же Горчаков размышлял о конечной цели политики Бисмарка в решении датской проблемы, он добавлял: «Доверие, на которое я претендую в этом вопросе, я оправдаю своими действиями в дальнейшем, и господин Бисмарк не должен сожалеть в том, что подарит мне его»[819].
В совершенно секретном письме российский министр иностранных дел обращал внимание Убри на то, что «далекий от руководства в датском вопросе установленными принципами и четкими идеями Берлинский кабинет, похоже, отказывается от гибкой политики с тайным умыслом сохранить все выгоды и закрепить за собой все возможные шансы, которые могут возникнуть из ожидаемых осложнений. Мне едва ли нужно сообщать об опасностях такого отношения»[818]. Заявления Бисмарка и фактические действия прусской стороны казались Горчакову противоречивыми. Об этом он заявил на встрече 19 апреля с прусским уполномоченным Фердинандом Ясбоном фон Пирх-Вобензином: «Между двумя друзьями, которые хотят помогать и защищать друг друга, необходима, прежде всего, открытость и ясность, чтобы можно было оказывать помощь без всяких задних мыслей и непоколебимо». Когда же Горчаков размышлял о конечной цели политики Бисмарка в решении датской проблемы, он добавлял: «Доверие, на которое я претендую в этом вопросе, я оправдаю своими действиями в дальнейшем, и господин Бисмарк не должен сожалеть в том, что подарит мне его»[819].