Инициатива Бисмарка была отклонена на заседаниях Союзного сейма 14 января 1864 г., о чем специально были извещены прусское и поддержавшее его австрийское правительство[769]. Прусская нижняя палата парламента отказалась выдавать заем правительству на занятие Шлезвига и оккупацию Гольштейна[770], вследствие чего сессия прусского парламента вскоре была закрыта[771]. Консервативная «Новая прусская газета» тогда писала, что эти новости «имеют наисерьезнейшее значение; они могут привести Германию к тяжелым последствиям»[772].
16 января Пруссия и Австрия «как две великие германские державы приняли решение взять дело в свои руки без всякого вмешательства Союзного сейма»[773] и подписали договор об оккупации находившегося в личной унии с датской монархией Шлезвига с целью заставить Данию соблюдать права и интересы немецкого населения герцогств, согласно Лондонскому протоколу[774]. Формально это было нарушением международных договоренностей, регулировавших территориальную целостность Датского королевства.
16 января Пруссия и Австрия «как две великие германские державы приняли решение взять дело в свои руки без всякого вмешательства Союзного сейма»[773] и подписали договор об оккупации находившегося в личной унии с датской монархией Шлезвига с целью заставить Данию соблюдать права и интересы немецкого населения герцогств, согласно Лондонскому протоколу[774]. Формально это было нарушением международных договоренностей, регулировавших территориальную целостность Датского королевства.
На состоявшейся в это время встрече с дипломатическими представителями Великобритании, Австрии и Пруссии Горчаков выразил решительный протест в связи с этими событиями. «Мы навсегда отказываем Германскому союзу, заявил министр, в праве вмешиваться в Шлезвиг, который не является территорией Союза; это решение относится также и к Австрии и Пруссии, если они захотят выступать там в качестве членов Союза»[775]. Рассматривая причины силового развития конфликта, Петербург вместе с тем обращал внимание на «жалобу двух великих германских держав на невыполнение датчанами обязательств. Однако эти обязательства никогда не были четко определены и оставались в области полемики»[776]. Последняя фраза словно умышленно сохраняла в такой решительно занятой Петербургом позиции небольшую брешь для действия Вены и Берлина, на верность которых Лондонскому протоколу в российской столице все еще продолжали надеяться[777].
Историк Пфланце отмечал, что «Лондонский протокол был тем канатом, которым Бисмарк взял на буксир австрийское правительство. Перед лицом национального волнения по поводу будущего герцогств Франц Иосиф и Рехберг не могли преследовать совершенно негативную, бездеятельную политику, но, с другой стороны, любое «национальное» решение проблемы имело бы для венского кабинета опасное прецедентное значение»[778].
На отказ датчан от исполнения изложенных в ноте Пруссии и Австрии предписаний[779] две державы ответили приостановлением дипломатических отношений с Данией. Пруссия и Австрия вывели свои войска из состава союзного экзекуционного корпуса и начали самостоятельные военные действия против Дании. 31 января в совместном заверении Пруссия и Австрия поставили в известность великие державы о том, что целью их военной акции не является покушение на целостность датской монархии.
1 февраля прусско-австрийские войска под командованием генерал-фельдмаршала Фридриха Генриха Эрнста фон Врангеля после отказа главнокомандующего датской армией Кристиана Юлиуса де Меза покинуть Шлезвиг вступили на территорию этого герцогства[780]. «Мы хотели начать сегодняшнее обозрение словами «Рубикон перейден», писали «Санкт-Петербургские ведомости», но остановились при мысли, что они, по всей вероятности, будут повторены в двадцати или тридцати газетах <> Война, однажды начавшаяся, может привести к результатам, вовсе не входившим в расчеты воюющих сторон»[781].
В письме Бруннову в Лондон Горчаков отмечал: «В Шлезвиге начались военные действия. Датский вопрос переносится на поле сражений. Тем не менее, я хотел бы, чтобы он не покидал дипломатического поля»[782]. Такая позиция Петербурга была важна для Берлина в силу того, что с начала 1864 г. источником наиболее воинственных настроений в отношении Пруссии являлась именно Великобритания. Премьер-министр Генри Джон Темпл Палмерстон и министр иностранных дел Джон Расселл неоднократно обращались к своим коллегам во Франции[783] и России[784] с предложением о военной демонстрации государств, подписавших Лондонский протокол, против Пруссии.
Петербург избегал резких заявлений и выбрал довольно осторожную тактику[785], наблюдая за всем происходящим пока со стороны[786]. Желая вбить еще один клин в Крымскую коалицию держав, Горчаков противился предложенному Великобританией военному выступлению. По его ходатайству французский министр Эдуар Друин де Люйс согласился «на моральное, но не на военное воздействие» на Пруссию, о чем Бисмарк в совершенно секретном послании сообщал Редерну[787].
Тем временем Вильгельм I решительно настаивал на продолжении наступления союзных войск на Данию. Бисмарк информировал Петербург о том, что вследствие занятой Данией позиции в Берлине уже не представляли возможным отказаться от оккупации Шлезвига. По его словам, «король видит в этом вопрос военной чести и не считает поэтому возможным идти на уступки»[788]. «Московские ведомости» тогда писали, что «в этом смелом и даже дерзком образе действий ясно видна самонадеянная рука г. фон Бисмарка, этого оригинального человека, развивающего все большую и большую отвагу по мере того, как возрастают окружающие его трудности»[789]. Дела в Дании начинали заходить слишком далеко.