В ходе восстания Польша потеряла поддержку российского общества, «отличающегося неподдельным добродушием, смотревшего свозь пальцы на то, что еще оставалось несимпатичным в польском либерализме»[710]. Даже либеральный Горчаков говорил в те дни: «Я нахожусь в весьма сложном положении. Я должен дать направление русскому национальному чувству и не повредить его. Если я должен выбирать между враждой с моей страной или рознью с заграницей, решение не будет трудным. Против заграницы на стороне императора стоит вся Россия»[711].
Исследование официальной документации МИД Пруссии и ранее неизученных документов позволяет прийти к выводу о том, что подписанная в самом начале польского восстания военная конвенция не была навязана России Бисмарком. Инициатором укрепления российско-прусских отношений выступил скорее Петербург и лично Александр II. В сложившихся обстоятельствах Бисмарк действовал решительно, надеясь на успех миссии генерала Альвенслебена в Петербурге. Подписание конвенции продемонстрировало существование тесных связей между двумя Дворами, а главное, значительно ослабило позиции тех придворных кругов в Петербурге, которые выступали за российско-французское сближение и продолжение либерального курса в Царстве Польском. После выполнения своей основной задачи конвенция в скором времени по обоюдному решению Пруссии и России потеряла какое-либо практическое значение. Конвенция была важной для российско-прусских отношений в целом. Еще в Петербурге Бисмарк отметил принцип открытости и честности, с которым Александр II выступал в международных отношениях. Поддержка, оказанная слабой Пруссией России в условиях проводимого против нее дипломатического демарша мощной коалиции держав-победительниц Крымской войны, не могла быть забыта российским императором. И пусть Бисмарк пошел на этот шаг не из-за личной симпатии к России и Александру II, а в соответствии с собственным пониманием государственных интересов Пруссии, занятая Пруссией позиция предотвратила международную изоляцию России и способствовала разрыву коалиции западных держав.
Исследование официальной документации МИД Пруссии и ранее неизученных документов позволяет прийти к выводу о том, что подписанная в самом начале польского восстания военная конвенция не была навязана России Бисмарком. Инициатором укрепления российско-прусских отношений выступил скорее Петербург и лично Александр II. В сложившихся обстоятельствах Бисмарк действовал решительно, надеясь на успех миссии генерала Альвенслебена в Петербурге. Подписание конвенции продемонстрировало существование тесных связей между двумя Дворами, а главное, значительно ослабило позиции тех придворных кругов в Петербурге, которые выступали за российско-французское сближение и продолжение либерального курса в Царстве Польском. После выполнения своей основной задачи конвенция в скором времени по обоюдному решению Пруссии и России потеряла какое-либо практическое значение. Конвенция была важной для российско-прусских отношений в целом. Еще в Петербурге Бисмарк отметил принцип открытости и честности, с которым Александр II выступал в международных отношениях. Поддержка, оказанная слабой Пруссией России в условиях проводимого против нее дипломатического демарша мощной коалиции держав-победительниц Крымской войны, не могла быть забыта российским императором. И пусть Бисмарк пошел на этот шаг не из-за личной симпатии к России и Александру II, а в соответствии с собственным пониманием государственных интересов Пруссии, занятая Пруссией позиция предотвратила международную изоляцию России и способствовала разрыву коалиции западных держав.
На основании новых материалов представляется возможным возразить существующему в историографии мнению об агрессивной политике Бисмарка в польском вопросе, его планах занять территорию Царства Польского прусскими войсками. Документы показывают, что прусский министр-президент говорил об этой вероятности лишь после слов Александра II о том, что в случае непредвиденных обстоятельств Пруссия смогла бы рассчитывать на польские земли по левому берегу Вислы. Не создавая планов по вытеснению русских из Царства, Бисмарк ставил в известность своих собеседников, что Пруссия при оставлении русскими Польши не допустит вступления французов на эту территорию, провозглашения независимости Польши и оккупирует оставленные русскими территории. Прекрасно понимая международный резонанс, вызванный таким шагом, Бисмарк рассматривал его как последнюю меру, на которую могла решиться Пруссия, ставя под удар свое государственное существование.
Когда в разговоре 11 августа 1867 г. с редактором газеты «St.-Petersburgische Zeitung» Федором Егоровичем Мейером были вновь затронуты российские опасения по поводу захвата Пруссией Польши, Бисмарк категорически возражал: «Что же касается до Польши <> то это обвинение основано на прямом недоразумении, так как мы не подали для него ни малейшего основания: единственно наш план относительно поляков заключается в том, чтобы в союзе с Россией умиротворить эту нацию, и мы совершенно ясно высказали это»[712].