В своем ответе 13 июля 1863 г. на депеши западных держав[697] Горчаков теперь с большей уверенностью мог отклонить идею европейской конференции, и выразить мысль о возможной встрече представителей России, Пруссии и Австрии в Петербурге для обсуждения путей решения польского вопросаХХХI. Оценивая положение, в котором оказалась Австрия, Берлин не исключал такой возможности и поддерживал в этом Петербург[698].
Этому обстоятельству, однако, помешали новые обострения в датском вопросеXXXII и австро-прусском противоречии в германском вопросе, наметившемся с августа 1863 г.ХХХIII и сразу ставшим основным предметом обсуждения в дипломатической переписке МИД Пруссии.
Осенью 1863 г. в отношениях между Россией и Пруссией произошел интересный случай, оставить который без внимания нельзя[699]. В конце сентября прусский военный атташе Л. фон Лоэн передавал в Берлин: «Убри по Вашему поручению осведомился, насколько Пруссия может рассчитывать на поддержку России в войне против Австрии. Хотя император целиком поддерживает Пруссию и в германском вопросе считает неправой Австрию, он в данный момент слишком занят в Польше, чтобы оказать Пруссии военную помощь»[700].
Бисмарк выбрал позицию удивленного и направил Лоэну ответ: «Запрос о военной помощи это недопонимание. Я хотел всего лишь пожелать, чтобы император призвал Вену к миру и пониманию того, что в случае разрыва Россия, исходя из своих собственных интересов, не допустит ослабления Пруссии»[701]. Возникшую путаницу в понимании того, чего все-таки хотел Бисмарк: военного союза с Россией против Австрии или посреднической деятельности российского императора Ревуненков объяснял творившейся в голове Бисмарка путаницей из мыслей и планов, что, к слову, нашло свое место в письме Убри Горчакову: «Истина в том, князь, что глава прусского кабинета в окружающих его затруднениях, вызываемых частично им самим, впадает иногда в противоречия, вредящее точности его взглядов и последовательности его идей»[702].
Вероятнее всего предположить, что в этой запутанной и короткой истории, Бисмарк скорее предпринял один осторожный шаг. Подобным запросом в Петербург он пытался выяснить, насколько его политика поддержки России в польском вопросе была оправдана, и вправе ли он теперь полагаться на помощь, а, возможно, даже и на военную поддержку петербургского кабинета в очередном конфликте с Австрией [703]. Получив необходимые сведения и проверив тем самым на прочность российско-прусские связи, Бисмарк предпринял отходной маневр.
Обсуждение этих вопросов кончилось высказываниями императора Александра II и министра Горчакова. В донесении на имя короля Вильгельма Лоэн писал, что российский самодержец порицает превышение Австрией своей власти в Германии и выступает против единоличного решения германского вопроса австрийской стороной, однако «он не скрыл, что рассматривает начало войны между двумя государствами большим несчастьем»[704].
То же самое выразил и Горчаков в своей беседе с Редерном, подчеркнув, что «благосостояние и укрепление Германии можно достигнуть только лишь взаимопониманием между Австрией и Пруссией»[705].
«Как только европейская публика уверилась в том, что войны за Польшу не будет, по крайней мере, в нынешнем году»[706], а жесткие меры нового польского наместника графа Федора Федоровича Берга постепенно стали усмирять Царство Польское, «в Европе
наступило заметное охлаждение к польскому вопросу»[707]. Фокус внимания в международных отношениях перемещался в Центральную Европу, где на первый план вновь выходила борьба между Австрией и Пруссией.
Основное направление политики Бисмарка в польском вопросе заключалось в категорическом отказе от возможности восстановления независимой Польши, что явилось бы угрозой территориальной целостности России и Пруссии и знаменовало бы появление в Восточной Европе государства, заведомо союзного Франции.
Чтобы избежать этого, Бисмарк считал силовой путь усмирения польских беспорядков единственно приемлемым и поэтому критически оценивал российскую политику в Польше в 18611862 гг. По его мнению, либеральные уступки не могли удовлетворить требования поляков, мечтавших о восстановлении независимости. Бисмарк полагал, что в этих условиях даже положения указа 14 (26) марта 1861 г. были для поляков недостаточными и не могли обеспечить умиротворение края. Не способствовала наведению порядка в Польше и чехарда царских наместников, политика которых, по мнению Бисмарка, была лишена необходимой твердости, что отражало общую картину нерешительной политики Петербурга в Польше.
Еще в Петербурге Бисмарк столкнулся с тем, что проведение либерального курса в Польше находило в России немалый отклик. Интересно, что в 1863 г. «Санкт-Петербургские ведомости» писали: «Русские желали Полякам тех же лучших условий жизни, каких они желали самим себе <> надо сказать правду: между русскими людьми, более или менее образованными, было немало таких, которые желали им (полякам В. Д.) мирного успеха на этом гражданственном поприще»[708]. Однако с началом польского восстания в 1863 г. Бисмарк убедился в решительности Александра II навести порядок в крае, что очень удивило либеральную прессу в Германии. «Allgemeine Zeitung» писала: «Никто и не предполагал, что царь при всей своей нерешительности раскрошит Польшу железным кулаком»[709].