В таких сложных условиях Бисмарк продолжал действовать в рамках исключительно прусских государственных интересов, поэтому и не спешил с присоединением к России в её противостоянии с западными державами. Учитывая стратегические интересы Пруссии, Бисмарк отмечал в промемории 5 мая 1863 г.: «Альянс Пруссии и России применительно к требованиям нашей самообороны не находится ни в наших намерениях, ни в наших интересах. До этого у нас были свободные руки в данном отношении, и мы не расположены связывать себя в каком-либо направлении, если того не потребует необходимость» [684].
Ревуненков использовал этот документ для критики слов Александра II из письма 1 июня 1863 г. Вильгельму I: «Я знаю, что я могу рассчитывать на Вас, но в каком случае и в какой мере Ваши интересы приведут Вас к активному содействию? Я обращаюсь к Вам не с дипломатическим предложением, а апеллирую к Вашей честной дружбе»[685]. По словам Ревуненкова, «нужно было очень мало считаться с действительностью, чтобы питать такую уверенность к прусской дружбе, какую выказывал царь. О прусской политике он судил, исходя не из нее самой, а из тех предвзятых представлений, какое он о ней составил. И там, где были лишь двуличие и нечестная политическая игра, там он видел полную взаимность и готовность к услугам»[686].
Однако значение дипломатической поддержки Пруссии приобретало для России все большее значение, особенно после очередного получения Горчаковым направленных 17 июня 1863 г. из Франции, Англии и Австрии нот, в которых России предъявлялись требования о проведении реформ в Польше[687]. Еще 9 июня 1863 г., когда в Европе шла подготовка депеш в адрес России, Бисмарк писал Вертеру об их безрезультатности, поскольку в России они были бы восприняты как «прямое вмешательство в российский суверенитет»[688].
Эту безрезультативность определяло также усилившееся отсутствие единства между западными державами. Австрия постепенно отходила в сторону смягчения своей позиции по отношению к России[689]. Еще в начале июня Вертер после разговора с Рехбергом сообщил Бисмарку, что в предстоящей ноте «Австрия выскажет России предложения в приемлемой для нее форме <> и выступит за проведение конференции лишь в том случае, если этому будет предшествовать согласие России»[690]. Бисмарк даже поставил восклицательный знак против данной фразы. Также и в Англии, «которая шла во главе агитации <> начинают находить это вмешательство и бесполезным, и бессмысленным <> и что пора прекратить эту комедию»[691]. Помимо различия в самих требованиях между английской и австрийской нотами заметно было различие даже в самом тоне изложения: «Депеша лорда Росселя суха и холодна, депеша графа Рехберга написана в более мягком и дружественном тоне»[692].
Эту безрезультативность определяло также усилившееся отсутствие единства между западными державами. Австрия постепенно отходила в сторону смягчения своей позиции по отношению к России[689]. Еще в начале июня Вертер после разговора с Рехбергом сообщил Бисмарку, что в предстоящей ноте «Австрия выскажет России предложения в приемлемой для нее форме <> и выступит за проведение конференции лишь в том случае, если этому будет предшествовать согласие России»[690]. Бисмарк даже поставил восклицательный знак против данной фразы. Также и в Англии, «которая шла во главе агитации <> начинают находить это вмешательство и бесполезным, и бессмысленным <> и что пора прекратить эту комедию»[691]. Помимо различия в самих требованиях между английской и австрийской нотами заметно было различие даже в самом тоне изложения: «Депеша лорда Росселя суха и холодна, депеша графа Рехберга написана в более мягком и дружественном тоне»[692].
Это целиком соответствовало планам Бисмарка. По его расчетам, Пруссия продолжала оставаться единственным государством, поддерживающим Россию, поскольку Австрия хотя и в сравнительно благожелательных формах, но, все же, отправляла свою ноту в Петербург. Вместе с тем в Петербурге должно было возникнуть понимание того, что в случае французской интервенции в Польшу, Россию помимо Пруссии сможет поддержать еще и Австрия.
И Бисмарк в своих расчетах не ошибся. 22 июня 1863 г. Редерн писал[693], что Горчаков после ознакомления с текстами депеш западных держав в обстановке абсолютной секретности признался ему, что будет стремиться к проведению совещания представителей России, Пруссии и Австрии. Горчаков еще до июньских депеш признавал за этим единственно верный путь в сложившихся обстоятельствах[694], теперь же эта мысль захватывала его все больше[695]. 30 июня 1863 г. Редерн передал в Берлин высказывание Горчакова о том, что Россия считала необходимым добиться самого тесного сближения с Австрией и Пруссией: «Мы все стоим перед лицом общего врага, революции. Забудем в связи с этим все остальные вопросы, по сравнению с этим все отступает на задний план. Интересы трех держав в этом отношении настолько идентичны, что интересы одного являются интересами другого. Благодеяние, которое мы оказываем друг другу, оказываем мы самим себе»[696].