Занятая решением внутриполитических вопросов Пруссия в настоящий момент была слишком слаба для отстаивания своих международных интересов. Пренебрегать такими ценными заверениями в искренней дружбе, поступавшими из Петербурга, было совершенно не в ее интересах, поэтому прусский король и «отвечал на такие дружеские заявления императора с искренностью и принимал их с большой радостью»[557].
В наибольшей степени предлагаемое императором «единое целое» было необходимо Бисмарку для урегулирования польского кризиса. После публикации 23 января 1863 г. прокламации Центрального национального комитетаХХ, в которой все польское население призывалось к борьбе за восстановление государственной независимостиХХI, в Польше началось восстание. «Революционная партия положила повторить Варфоломеевскую ночь с 10-го (22-го) на 11-е (23-е) января. В полночь во всех провинциях одновременно были произведены нападения на разные города и на отряды войска, расположенные в городах и селениях»[558]. Теперь Горчаков мог не сожалеть о том, что «я предпочитаю революцию с открытым лицом, застигнутой на месте преступления, глухим и двусмысленным действиям, которые парализовали действие правосудия»[559]. Главные противники были определены и кризис вступил в свою острую фазу.
Милютин отмечал, что помимо территории Царства Польского движение распространилось также и на польские области Пруссии и Австрии, но «образ действий австрийских властей в отношении к польскому мятежу был крайне двусмысленный». Галицийские аристократы оказывали военную и финансовую помощь польским отрядам, и «Краков сделался главным сборным пунктом, куда стекались вожаки, эмигранты польские из всех стран Европы и авантюристы разных национальностей»[560]. В России было известно, что «вербования во всей Галиции до Лемберга производятся с необыкновенным бесстрашием»[561], хотя в самой Вене свои симпатии к повстанцам опровергалиХХII. В отличие же от действий австрийского правительства «прусское правительство делает по поводу польского мятежа важные военные распоряжения»[562].
За происходящими событиями в Царстве Польском внимательно следил Бисмарк. В это время прусский министр внутренних дел граф Фридрих зу Ойленбург обращал внимание Бисмарка на то «важное значение, которое в настоящих обстоятельствах приобретало королевское генеральное консульство в Варшаве»[563]. В инструкции новому генеральному консулу Пруссии в Варшаве барону Юлиусу Фридриху фон Рехенбергу он сообщал позицию официального Берлина в настоящих условиях и программу действий прусского представительства в Варшаве. Полагая, что в Петербурге сильны позиции профранцузской партии, Бисмарк отмечал, что прусская позиция «не созвучна современным тенденциям российской политики», и подчеркивал, что «Пруссия останется постоянным естественным противником автономного национального развития Королевства Польского»[564].
Рехенбергу рекомендовалось тесно сотрудничать с царской администрацией и сообщать в Берлин все, что связано с развитием беспорядков. Особое внимание Бисмарк просил обращать на проведение преобразований в Царстве, настроения крестьянства и польского духовенства, военные передвижения и полицейские акции на территории Царства.
Рехенбергу рекомендовалось тесно сотрудничать с царской администрацией и сообщать в Берлин все, что связано с развитием беспорядков. Особое внимание Бисмарк просил обращать на проведение преобразований в Царстве, настроения крестьянства и польского духовенства, военные передвижения и полицейские акции на территории Царства.
Бисмарк также уполномочил Рехенберга иметь постоянную переписку с прусским посланником в Петербурге графом Редерном и королевскими оберпрезидентами в Позене, Бреслау и Кёнигсберге. Это было важно не только новому прусскому министру-президенту, который стремился собрать подробную информацию о событиях в Польше. Это было важно и для самого Петербурга, учитывая то, что мятежники нарушили работу телеграфа, вследствие чего связь между российской столицей и столицей Царства Польского в январе была прервана, и Горчакову приходилось отправлять великому князю Константину Николаевичу письма фельдъегерской почтой[565]. Опасался Петербург и за сохранение железнодорожного сообщения с Берлином[566].
Сообщения постоянного представителя прусского генерального консульства в Варшаве Теттау подтвердили высказанные Бисмарком еще в Петербурге опасения. В варшавских донесениях польское восстание объявлялось следствием примирительной политики царской администрации, в частности маркиза Велёпольского и великого князя Константина Николаевича, ставшего в июне 1862 г. наместником Царства Польского[567]. Из донесения Теттау 19 января 1863 г.[568]следовало, что Велёпольский старался сформировать у министра Горчакова представление о Польше «как о центральном пункте славянства, в определенной степени магнита, вокруг которого должны сгруппироваться все славянские земли, и о который со временем разобьется австрийская монархия». Еще в России Бисмарк пришел к выводу о том, что приманивания Велёпольского Петербурга идеями о панславизме в действительности были нацелены на притупление бдительности царской администрации и достижение больших свобод для поляков.