Однако Бисмарк был резким противником изменения статус-кво в польском вопросе. Не сомнительные преимущества обладания новыми польскими землями, но уже назревшее решение многовекового германского вопроса волновало его более. Любое территориальное изменение в Восточной Европе вызвало бы огромный международный резонанс, в котором так необходимые для Пруссии внутренние силы были бы попросту растрачены. Как неоднократно перед депутатами прусского парламента, так и теперь перед депутатами Северогерманского рейхстага Бисмарк красноречиво выступал о необходимости сохранения статус-кво в польском вопросе и укреплении внутренних связей уже входивших в состав Северогерманского союза польских территорий с собственно германскими землями[1584].
В начале осени 1867 г. европейскую напряженность обострили слухи о неких политических договоренностях между Францией, Австрией, Италией[1585] и Англией[1586]. Такой диалог западных держав был направлен против России и Пруссии, состоявших в тесном альянсе друг с другом[1587], как продолжала утверждать выбравшая осенью 1867 г. враждебный по отношению к России тон[1588] австрийская пресса. Более объективной, правда, кажется точка зрения Горчакова, высказанная им в письме императору 18 сентября. Анализируя смелые планы европейских держав на Востоке, подчеркивая, что даже Пруссия, не имеющая прямых интересов на Востоке, могла оказать России поддержку лишь на дипломатическом поприще, Горчаков приходил к выводу: «Хотя в системе генеральной политики мы не изолированы, мы одни на Востоке, кто всерьез отстаивает благо христиан»[1589].
Чтобы сбить военную риторику, Бисмарк в разговорах с австрийским посланником в Берлине Вимпфеном[1590] пытался успокоить Вену в том, что поводов для беспокойства относительно угрозы войны, тем более войны на двух фронтах, у Австрии не должно было быть. Он уверял Вимпфена, что Северогерманский союз не имеет ни малейшей территориальной претензии к Австрии, поскольку он уже достиг своей задачи. Перспективу же возбуждения венгерской проблемы Бисмарк называл вынужденной мерой лишь в том случае, если Австрия решится на крайние меры и вступит в тесные отношения с Францией. Бисмарк просил Вимпфена передать в Вену, что со стороны России Австрии в восточном вопросе также ничего не угрожает, поскольку, по его мнению, «она на данный момент не в состоянии проводить там решительную политику». В итоге он высказал свое убеждение: «Будут Пруссия и Австрия едины, возможные угрозы со стороны Франции отпадут сами собой, а что же касается опасности, которые могли бы угрожать <Австрийской> империи со стороны России, это была бы уже наша задача успокоить ее». В это время в германских СМИ даже появились слухи о возможной скорой встрече Вильгельма I и Франца-Иосифа I в Бадене[1591], а Вена с ноября 1867 г. стала даже предпринимать меры, направленные на «преодоление или, по меньшей мере, разрядку напряжения в отношениях между Россией и Австрией»[1592].
Чтобы сбить военную риторику, Бисмарк в разговорах с австрийским посланником в Берлине Вимпфеном[1590] пытался успокоить Вену в том, что поводов для беспокойства относительно угрозы войны, тем более войны на двух фронтах, у Австрии не должно было быть. Он уверял Вимпфена, что Северогерманский союз не имеет ни малейшей территориальной претензии к Австрии, поскольку он уже достиг своей задачи. Перспективу же возбуждения венгерской проблемы Бисмарк называл вынужденной мерой лишь в том случае, если Австрия решится на крайние меры и вступит в тесные отношения с Францией. Бисмарк просил Вимпфена передать в Вену, что со стороны России Австрии в восточном вопросе также ничего не угрожает, поскольку, по его мнению, «она на данный момент не в состоянии проводить там решительную политику». В итоге он высказал свое убеждение: «Будут Пруссия и Австрия едины, возможные угрозы со стороны Франции отпадут сами собой, а что же касается опасности, которые могли бы угрожать <Австрийской> империи со стороны России, это была бы уже наша задача успокоить ее». В это время в германских СМИ даже появились слухи о возможной скорой встрече Вильгельма I и Франца-Иосифа I в Бадене[1591], а Вена с ноября 1867 г. стала даже предпринимать меры, направленные на «преодоление или, по меньшей мере, разрядку напряжения в отношениях между Россией и Австрией»[1592].
В условиях мощной антиавстрийской риторики в российском общественном мнении[1593] Бисмарк полагал, что Петербургу следовало бы предпринять активные шаги для предотвращения складывания опасного для Пруссии и России австро-французского альянса. По его мнению, «в случае конфликта между Пруссией и Францией Австрия в союзе с последней повернула бы острие своей политики не против Германии, но против России»[1594].
В предписаниях 14 октября[1595] и 22 ноября[1596] Бисмарк рекомендовал Ройсу предостерегать петербургский кабинет от доверительного отношения к французской политике, которая порицала турецкие бесчинства на Крите лишь официально, в то время как на самом деле в тайне их поддерживала. Это негативно воспринималось в российской столице[1597], особенно на фоне периодически поступающих сведений о заключении между Австрией и Францией некоего письменного договора[1598], чего опасались в Берлине и на что с равнодушием взирали в Петербурге[1599]. Горчаков был «рассержен на Францию»[1600].