В ответном предписании в Петербург[1553] Бисмарк отмечал, что Пруссия «никоим образом не выступит против, и, если представится повод, мы бы поддержали желание России» освободиться от ограничительных статей Парижского мира. Эти настроения подкреплялись заверениями прусского военного уполномоченного в Петербурге Швейница в том, что «вот уже сотню лет между прусской и российской армиями существует боевое братство», что неоднократно было встречено с одобрением российского императора[1554].
Информацию Ройса об австро-французском сближении Бисмарк оценивал трезво, не поддаваясь поднятой в Петербурге шумихе. То, что в Вене в настоящих условиях задумывались о распространении влияния на Балканах, он считал маловероятным, поскольку по его собственным представлениям и имевшейся в Берлине информации Дунайская империя была занята наведением внутреннего порядка. Милютин вспоминал: «Потеряв свое первенствующее положение в прежнем Германском союзе и даже вовсе вытесненная из политического состава Германии, лишившись своих итальянских областей, монархия Габсбургов очутилась изолированною в общей политической системе Европы, с разноплеменным населением, с разбитою армией, с расстроенными финансами»[1555]. На присоединение новых балканских территорий, сопровождавшееся незамедлительной бурей в международных отношениях, ослабленная Австрия, по мнению Бисмарка, едва ли согласилась бы.
Несмотря на слова Горчакова о том, что «положение Бойста здесь (в Петербурге В. Д.) оценивается таким, каким оно должно быть: амбициозные устремления без твердости характера»[1556], тем не менее, в восточном вопросе граф Бойст не был пассивен. Так, со ссылкой на «Газету народову» «Санкт-Петербургские ведомости» сообщали о желании Бойста созвать «конгресс всех австрийских славян»[1557], отношение к которому официальной Вены становится понятным из речи графа Бойста 20 мая 1867 г. в австрийском рейхсрате[1558]. «Московские ведомости» отмечали, что главной мыслью Бойста, этого, по оценке редакции газеты, «орла, запертого в курятнике», стала «необходимость объявить, что славян надобно припереть к стене»[1559]. Это разительно отличалось от данной Горчаковым оценки политики Берлина: «Поведение Пруссии безупречно»[1560].
В этой связи «Allgemeine Zeitung» отмечала возросшую в российском обществе антипатию в отношении Австрии: «На это государство (Австрия В. Д.) набрасываются со всем аффектом, пренебрежением, жестоким упреком, эмоциональной оценкой. Против него, государства славян и мадьяр, концентрируется старорусская германофобия. Было бы счастьем выступить против Австрии с открытой враждебностью. Османство хотят устранить, но Австрию желали бы уничтожить. На Австрию хотели бы обрушиться с местью»[1561].
Интересно, что в это же самое время в Москве и Санкт-Петербурге проходил Славянский съезд и одновременно с 23 апреля по 19 июня 1867 г. в Москве Всероссийская этнографическая выставка[1562]. Основная идея этих мероприятий заключалась в укреплении культурного единства славянских народов, пропаганде русского языка как языка межславянского общения[1563]. Это, безусловно, было воспринято в Вене негативно[1564]. Сравнения Москвы с «Меккой панславизма», а самой выставки с «политической демонстрацией» и «панславистским сборищем» не были редкими в австрийской прессе. Несмотря на угрозы австрийских правительственных кругов и попытки австрийских властей сорвать поездку в Москву делегаций славян на выставку отправился 81 иностранец, из которых 63 представителя австрийских славян, 12 сербов из Княжества, 2 черногорца, 1 болгарин, 2 лужицких серба и 1 поляк[1565]. Вертер в донесении Бисмарку писал из Вены: «В здешних правительственных кругах прекрасно понимают, что в настоящий момент Славянский конгресс в Москве вызвал довольно серьезное расстройство по отношению к России»[1566].
В этой связи «Allgemeine Zeitung» отмечала возросшую в российском обществе антипатию в отношении Австрии: «На это государство (Австрия В. Д.) набрасываются со всем аффектом, пренебрежением, жестоким упреком, эмоциональной оценкой. Против него, государства славян и мадьяр, концентрируется старорусская германофобия. Было бы счастьем выступить против Австрии с открытой враждебностью. Османство хотят устранить, но Австрию желали бы уничтожить. На Австрию хотели бы обрушиться с местью»[1561].
Интересно, что в это же самое время в Москве и Санкт-Петербурге проходил Славянский съезд и одновременно с 23 апреля по 19 июня 1867 г. в Москве Всероссийская этнографическая выставка[1562]. Основная идея этих мероприятий заключалась в укреплении культурного единства славянских народов, пропаганде русского языка как языка межславянского общения[1563]. Это, безусловно, было воспринято в Вене негативно[1564]. Сравнения Москвы с «Меккой панславизма», а самой выставки с «политической демонстрацией» и «панславистским сборищем» не были редкими в австрийской прессе. Несмотря на угрозы австрийских правительственных кругов и попытки австрийских властей сорвать поездку в Москву делегаций славян на выставку отправился 81 иностранец, из которых 63 представителя австрийских славян, 12 сербов из Княжества, 2 черногорца, 1 болгарин, 2 лужицких серба и 1 поляк[1565]. Вертер в донесении Бисмарку писал из Вены: «В здешних правительственных кругах прекрасно понимают, что в настоящий момент Славянский конгресс в Москве вызвал довольно серьезное расстройство по отношению к России»[1566].