Несмотря на склонность европейских держав к миру, ситуация продолжала оставаться накаленной. В дипломатической переписке прусского МИД конца апреля содержится информация о проводимой французами частичной военной мобилизации на восточной границе с Пруссией[1514]. Не отставал в своих военных расчетах и Бисмарк. В личном письме прусскому посланнику в Мюнхене Вертерну[1515] он писал, что приходится невероятно торопиться", учитывая время для передислокации военных частей на западных границах Пруссии. Бисмарк вновь надеялся на помощь Петербурга. «Россия, в чем мы уверены, писал он, будет держать Австрию в постоянном страхе», если та захочет «продаться подороже».
К счастью, воинственные планы удалось на время отложить. 7 мая представители Австрии, Бельгии, Великобритании, Италии, Люксембурга, Нидерландов, Пруссии, России и Франции открыли в Лондоне конференцию[1516], проработавшую до 11 мая 1867 г. В результате был подписан договор[1517], по условиям которого все участники конференции коллективно гарантировали вечный нейтралитет Люксембурга во главе с монархом дома Нассау. Герцогство сохраняло все же свое членство в Германском таможенном союзе. Прусский гарнизон был выведен из герцогства, а неприступная крепость над рекой Альзет была разрушена. Фактически речь шла о полной демилитаризации Люксембурга (герцогу было разрешено содержать пограничную охрану числом не более 300 человек). Герцогство Лимбург признавалось неотъемлемой частью Нидерландов[1518].
И хотя конфликт удалось потушить, Франция потерпела моральное поражение, возбудив против себя и своих аннексионистских планов в Германии справедливый гнев. Пруссия почувствовала себя перед угрозой французского вторжения в роли собирателя земель германских, хотя германское общественное мнение с раздражением отнеслось к итогам Лондонского договора. Депутат Вирхов, последовательный противник Бисмарка, винил северогерманского канцлера в том, что именно вследствие его политики во франко-германских отношениях возникла военная угроза, а Люксембург стал откупом от возможного нападения Франции на Германию, что могло негативно сказаться на будущем отношений заграницы с Германией[1519]. Однако истинным победителем из конфликта в очередной раз выходила Россия. «Московские ведомости» отмечали, что успех в решении «этого жалкого люксембургского вопроса» был достигнут не усилиями участников Лондонской конференции, но «предопределен той мудрой политикой, которой держалась Россия посреди возникших в Европе столкновений»[1520]. Имея перспективу освободиться от возложенных на Россию уз в восточном вопросе, царское правительство считало антигуманным подталкивать европейские народы к войне для удовлетворения собственных политических задач, пусть даже и жизненно важных для развития России, и в который раз выступило с мирной инициативой. «Главное заключается в том, что мы достигли сейчас мира, далее мы укрепим его в Париже», резюмировал Горчаков на встрече с Ройсом 7 мая[1521].
В ходе люксембургского кризиса отчетливо вырисовывались перспективы будущей дипломатической напряженности франкопрусского противостояния, в котором свое слово должны были также сказать Россия и Австрия. В войне с Францией, которую в Европе уже считали «неизбежной»[1522], Бисмарк делал ставку на южногерманские государстваLXIV, что находило поддержку у прусских национал-либералов[1523], и если не на активную поддержку, то хотя бы на благосклонность России и нейтралитет Австрии. Судя по событиям тревожной весны 1867 г., Наполеон III рассчитывал нанести удар по Пруссии с запада и юга, поэтому шел на активное сотрудничество с Австрией в восточном вопросе, что отталкивало от него его потенциального главного союзника в лице России. «Отвергнутую» Наполеоном III Россию Бисмарк любезно приглашал в германские объятья, обещая свою помощь в решении восточной проблемы. Тем более что Россия «в этот столь критический для Пруссии и Германии момент оказала свои реальные услуги» и поэтому рассчитывала на «взаимность» Бисмарка, которая «может быть для него только на земле Востока»[1524]. В начале 1868 г. Ройс в своем донесении в Берлин вспоминал, как летом 1867 г. Александр II делился с ним своим «удивлением в отношении той горячности, с которой со всех сторон призывали к войне против Пруссии, и тем, что в истории с люксембургским вопросом ему лишь с величайшим трудом удалось охладить умы»[1525]. В связи с оценкой роли Александра II в урегулировании этого конфликта ценной представляется фраза из письма Горчакова 27 апреля 1867 г. Штакельбергу в Вену: «С первого момента от меня не ускользнуло то, что, позволив вспыхнуть борьбе между Францией и Пруссией, мы получим полезный дериватив на Востоке. Макиавелли сделал бы такой расчет. Но это не входит в мысли императора, который, вероятно, хочет мира и посвящает ему все свои усилия»[1526].
Несмотря на остроту Люксембургского кризиса, Россия не перенесла центр тяжести своей европейской политики с восточного вопроса, особенно когда в 1866 г. на острове Крит вспыхнуло народно-освободительное восстание против турецкого гнета[1527]. Толчком к восстанию явилось введение на острове налогов на табак, соль и вино, закрытие нескольких греческих школ[1528]. Восстание