Чрезмерные аппетиты и неоднозначные заявления французской стороны сделали попытки Горчакова установить конструктивный диалог с Наполеоном III также безрезультатными. «Московские ведомости»[1343] обрушились на французского императора с филиппикой. Сам он сравнивался со «слепым орудием английской политики», а провалы французской дипломатии связывались с «действием Немезиды, отплачивающей императору Наполеону за то поведение, которое он счел нужным принять по отношению к России во время польского восстания». Чичерин отмечал, что в русско-французских отношениях этого времени «сближения происходили с обеих сторон с недоверием и без больших надежд; обоюдные выгоды были, но было и обычное неудовольствие, с жалобами и обвинениями; сближения сменялись прямой враждебностью»[1344].
Выдвинутые Наполеоном III предложения о французском вознаграждении, подвергшиеся резкой критике в общественном мнении Германии и России, подтолкнули процесс дальнейшего укрепления прусско-российских отношений. Глубоко ошибочными были выводы французского посла в Петербурге Талейрана, который писал Друин де Люйсу о том, что никогда еще Россия не находилась в такой изоляции как теперь, в начале августа 1866 г.[1345] Своими действиями Франция как раз и разрушала эту изоляцию, вернее то, что от нее осталось.
Выдвинутые Наполеоном III предложения о французском вознаграждении, подвергшиеся резкой критике в общественном мнении Германии и России, подтолкнули процесс дальнейшего укрепления прусско-российских отношений. Глубоко ошибочными были выводы французского посла в Петербурге Талейрана, который писал Друин де Люйсу о том, что никогда еще Россия не находилась в такой изоляции как теперь, в начале августа 1866 г.[1345] Своими действиями Франция как раз и разрушала эту изоляцию, вернее то, что от нее осталось.
В отношении территориальных изменений в Северной Германии Бисмарк принял решение договариваться, естественно, не с Францией, которая в обмен на свои территориальные требования выступала с фантастическим предложением о том, чтобы «сплавить с Пруссией Королевство Саксония как наиболее гомогенную часть Северной Германии»[1346]. Бисмарк принял решение договариваться, прежде всего, с Россией. И договариваться в Петербург отправился, как и предлагал Швейниц, генерал-адъютант Э. фон Мантейффель. Основная цель Мантейффеля заключалась в том, чтобы успокоить российского императора относительно приобретений Пруссии в войне. Прусский проект политического преобразования Германии, который следовало представить Александру II, содержался в составленной Бисмарком 7 августа на имя генерала Мантейффеля инструкции[1347].
Согласно этому документу, Пруссия следовала всего лишь чаяниям немецкого народа: «Мы боимся ослабления связей между королем и народом, небезопасности не только в монархических, но и в любых других формах правления, если нами будет заключен мир, обманывающий ожидания нации». Бисмарк считал, что мирный договор не обманул бы чаяния нации лишь в случае присоединения к Пруссии Ганновера, Кургессена, Нассау и Франкфурта-на-Майне с землями Великого герцогства Гессена, севернее Майна. И Бисмарк хотел, чтобы монархические чувства Александра II также согласились с этими чаяниями немецкой нации.
Прусский политик изображал события так, что прежний план отделения от северогерманских государств некоторых территорий в пользу Пруссии и дельнейшее существование различных династий на престолах германских государств, «решительно и резко противоречил настроению населения». Он считал, что справедливым было бы оставить королевство Саксонию неделимым, а «Ганновер и Кургессен полностью присоединить» в силу того, что население этих государств выразило желание лучше быть полностью подчиненным Пруссии, чем оказаться разделенным. Главным аргументом этого территориального приобретения послужила недавняя война, в которой Пруссия должна была опасаться угрозы со стороны этих государств, земли которых разделяли территорию владений короля Вильгельма I на две части. Бисмарк повторял, что в противном случае Пруссии предстоит столкнуться «со справедливыми обвинениями в трусости правительства» со стороны «храброго народа».
В обмен на это Бисмарк, учитывая связи прусского и российского монархов с Гессен-Дармштадтом, обязался вознаградить его землями, южнее Майна. Целостность Саксонии, что с самого начала мирных переговоров было принято как «conditio sine qua non мирных условий»[1348], Бисмарк признавал. Он заверял императора, что вхождение Саксонского королевства в Северогерманский союз будет чисто военным.
Свободные города: Гамбург, Бремен и Франкфурт сохраняли свои права с учетом интересов прусских планов реформирования Союза, что эти города уже одобрили. Бисмарк также не обошел вниманием петербургского ставленника великого герцога Петра II Ольденбургского и поспешил обрадовать Петербург тем, что и его права в дальнейшем будут учтены.
Бисмарк полагал, что Россия за свой нейтралитет в войне рано или поздно потребует от Пруссии компенсаций. В нескольких письмах Редерну[1349] он просил узнать те условия, на которых российская сторона, может быть, в Галиции или на Востоке, могла согласиться с прусскими притязаниями. На эти запросы Редерн отвечал, что в высказываниях Горчакова на официальных встречах и личных беседах не было ни единого упоминания о подобных компенсациях[1350]. Воспоминания Милютина, однако, подтверждают правоту предположений Бисмарка. Еще в мае Горчаков просил военного министра «подготовить данные на тот случай <> что мы могли бы заявить свое желание изменить западную нашу границу». Милютин составил несколько проектов, однако его главной целью было «освободиться от невыгодного нашего положения в Царстве Польском обменом части его на Галицию»[1351]. Венский корреспондент «Allgemeine Zeitung» в своем сообщении 12 августа[1352] указывал, что Бисмарк, возможно, предложит России за ее благожелательный нейтралитет польские области прусской провинции Позен: такой шаг «полностью соответствовал бы политике Бисмарка, поскольку он, с одной стороны, освободил бы новую Пруссию от всех ненемецких элементов, а с другой навел бы Россию на мысль о желании Галиции». Не вдаваясь в подробности, очевидно, что реализация любого из двух проектов привела бы в самом скором времени к жесткой схватке двух противников: Российской империи и империи Габсбургов.