К тому же в телеграмме 3 августа Редерн передал желание Александра II установить с Пруссией договоренность, не исключая возможности даже тайных переговоров. Учитывая склонность российского императора к общению с военными сановниками высокого ранга, что еще в Петербурге подметил сам Бисмарк, Редерн сообщал предложение военного атташе Швейница отправить для такой миссии «персону, венчаную боевой славой», например, генерал-адъютанта Э. фон Мантейффеля. «Генерал Эдвин Мантейффель, писал Горчаков Убри, блестящий выбор <> Император окажет ему теплый прием <> Мы хотим подойти к вопросу широко, но на равных. Это единственное условие, которое может привести к согласию, которого мы желаем и которое принесет взаимную выгоду»[1330]. 5 августа Бисмарк просил генерала вернуться в кратчайшие сроки с фронта в Берлин для получения дальнейших инструкций[1331].
Такое резкое изменение поведения Бисмарка также имело свою причину. 29 июля французский министр иностранных дел Друин де Люйс после беседы с Наполеоном III передал французскому представителю в Никольсбурге Бенедетти телеграмму[1332]. В ней были обозначены компенсации, которые французская сторона желала получить за свою поддержку Пруссии. Уже первое знакомство с этими требованиям свидетельствовало о безудержном стремлении Наполеона III использовать разрушение трещавшей по швам Венской системы в своекорыстных целях и за счет Пруссии добиться территориальных приращений для своей страны. Первым требованием императора было возвращение Франции к границам до 1814 г. Параллельно с этим Пруссия должна была оказать влияние на Баварию и Гессен, чтобы добиться от них передачи Франции территорий по левому берегу Рейна. Последним, чего хотел император, было упразднение отношений между Германским союзом и Люксембургом. Как писали «Санкт-Петербургские ведомости», эти притязания «возбудили страшнейшее негодование во всей Германии и были встречены очень недружелюбным образом самим прусским правительством»[1333]. Пророческими стали слова «Московских ведомостей»: «Шаг этот имеет чрезвычайную важность: он знаменует собой начало тех политических комбинаций, которые могут привести к сильным потрясениям и к существенному изменению карты Европы»[1334]. Г. В. Чичерин в своем историческом очерке отметил, что «1866 год положил конец мечтаниям Наполеона III о системе общих интересов с Пруссией и оставил место только системе получения от нее вознаграждения»[1335].
Такое резкое изменение поведения Бисмарка также имело свою причину. 29 июля французский министр иностранных дел Друин де Люйс после беседы с Наполеоном III передал французскому представителю в Никольсбурге Бенедетти телеграмму[1332]. В ней были обозначены компенсации, которые французская сторона желала получить за свою поддержку Пруссии. Уже первое знакомство с этими требованиям свидетельствовало о безудержном стремлении Наполеона III использовать разрушение трещавшей по швам Венской системы в своекорыстных целях и за счет Пруссии добиться территориальных приращений для своей страны. Первым требованием императора было возвращение Франции к границам до 1814 г. Параллельно с этим Пруссия должна была оказать влияние на Баварию и Гессен, чтобы добиться от них передачи Франции территорий по левому берегу Рейна. Последним, чего хотел император, было упразднение отношений между Германским союзом и Люксембургом. Как писали «Санкт-Петербургские ведомости», эти притязания «возбудили страшнейшее негодование во всей Германии и были встречены очень недружелюбным образом самим прусским правительством»[1333]. Пророческими стали слова «Московских ведомостей»: «Шаг этот имеет чрезвычайную важность: он знаменует собой начало тех политических комбинаций, которые могут привести к сильным потрясениям и к существенному изменению карты Европы»[1334]. Г. В. Чичерин в своем историческом очерке отметил, что «1866 год положил конец мечтаниям Наполеона III о системе общих интересов с Пруссией и оставил место только системе получения от нее вознаграждения»[1335].
Бисмарк, конечно же, не мог поддержать такие идеи Наполеона III, подрывавшие основы Венского конгресса[1336]. Едва ли их одобрили бы кабинеты и других великих держав. В начале августа в Берлин стала поступать информация о том, что французские правительственные круги заняты составлением различного рода внутриполитических программ и предложений[1337], а сам Наполеон III желает скорейшего заключения мира[1338]. В этой связи в Берлине сделали вывод о неготовности Франции к активным действиям в данный момент[1339] и о возможности вследствие этого отклонить ее притязания. Бисмарк в своем предписании Гольцу просил высказать в Париже, что требования Франции противоречили европейскому миру и Пруссией исполнены быть не могли[1340].
Примечательной в этой связи явилась беседа прусского премьер-министра с вернувшимся в Берлин французским послом Бенедетти. Примечательна она тем, что многое из высказанного тогда Бисмарком произошло спустя четыре года. Имеет место привести выдержку из монолога Бисмарка: «Вы[1341] ведь знаете, что мы не сможем отдать немецкую землю. Итак, вы хотите войну: вы ее получите. Мы восстановим против вас всю немецкую нацию; к тому же, мы любой ценой заключим мир с Австрией; если нужно будет, терпеливо перенесём старый бундестаг, а затем, заодно с Австрией обрушимся на вас с 8оо ООО армией. Мы вооружены. А вы нет. И мы отберем у вас Эльзас. Добавьте еще к тому же, что во время нашей большой войны произойдут революционные удары, и что императорская династия вследствие этого будет менее защищена, чем немецкие троны»[1342].